Михаил Лоскутов - Тринадцатый караван

«Она считает, что она барс»,— подумал про нее Мумин, оглядывая своих соседей.

Рядом с ним сидел толстый человек с чашкой в руках.

Он открывал огромный рот и клал в него сперва куски сушеной дыни, потом вливал туда горячий чай.

Мумин смотрел ему в рот и восхищался — это был огромный рот, необыкновенный рот, в нем могли бы уместиться два медных кувшина. «Когда я буду богатым, я буду есть сушеную дыню и запивать чаем»,— подумал он. Но он сегодня утром ничего не ел, поэтому отвел глаза от толстого человека и стал смотреть в другую сторону.

В другой стороне стоял человек и держал в руке большой кусок теста. Он держал тесто за кончик и крутил его в воздухе — тесто вытягивалось и превращалось в колбасу. Тогда человек начинал вращать тестяную колбасу вокруг себя, и она вытягивалась еще тоньше. Человек делал лапшу.

«Нет, я буду делать лапшу и есть ее»,— подумал тут же Мумин, увлекшись этой процедурой. Но тут слюна наполнила ему рот, и, чтобы не видеть ни лапши, ни дыни, он стал смотреть на другую сторону улицы.

— Послушай, балучи! — сказал вдруг толстый афганец с большим ртом.— Ты, наверно, хочешь сушеной дыни?

— Хочу, да,— сказал Мумин, обрадовавшись.

— Может быть, ты хочешь, чтобы я дал тебе кусочек?

— Очень хочу.

— Ха-ха! — сказал толстый, вытирая губы.— Я так и думал. Видишь, какой я умный человек! Я все вижу. Только я тебе ничего не дам. Зачем мне отдавать тебе дыню, когда я могу ее съесть сам, а?

К вечеру они возвращались на свои холмы, шлепая босыми ногами по дороге. Пышные и грязные их чалмы группами белели над лугами, как старая вата.

Они были усталы, но веселы.

Они несли за собой все, что послал им мир за день: рассказы и песни, арбузы и куски хлеба, тыквенные семена и медные монеты, разбитую кастрюлю, странные тряпки, не имеющие никакого значения.

Их перегоняли конные; они еще продолжали гарцевать как безумные.

— Э-э-эй! Э-э-эй! Дорогу! — орали они пронзительными голосами, выворачивая белки глаз и размахивая руками и тряпками, думая, что они разбойники, и воины, и важные чиновники сразу, что они едут в поход завоевывать святую землю белуджей, о которой все они слышали от предков.

Но пешие со смехом и шутками стегали по крупам их лошадей, и те отскакивали в сторону и мчались дальше, пока их всадники, поскакав между шалашей, не изнемогали и, слезая с коней, тихо присаживались у костров рядом с товарищами.

Сюда они сносили все подарки дня, все, что удалось достать правдами и неправдами: выманить, выпросить или просто взять в городе. Только песни и всякие истории они ни у кого не выпрашивали. Они не были бы белуджами, если бы у них не было своих рассказов.

— Я был в городе,— сказал один белудж, подбрасывая палку в костер.— Там шел один человек. О, очень необыкновенный человек... У него был смешной нос, такой длинный и смешной нос...— Он задумчиво посмотрел вокруг себя.

Пламя освещало окружающих: они сидели вокруг костра на корточках, спокойные и непроницаемые. «О,— подумал белудж,— как бы им сказать, до чего был этот нос смешной и длинный, чтобы они поняли».

— Он был такой, как эта палка,— сказал он.

— Как эта палка? — спросил другой, отламывая кусочек ветки.

— Нет! О! Как эта, как эта вот палка,— сказал белудж и выбрал самую длинную палку.

— Да, бывают такие носы. Да, я видел такой нос,— заговорили белуджи, не выказывая удивления.

— Я был в Герате, там у всех такие носы,— заявил один из белуджей.

— Нет, это был совсем особенный и смешной нос! — заговорил первый белудж, вскакивая и горячась.— Там собрался народ на базаре, и все щупали нос. А он брал две афгани за это с каждого. И я тоже заплатил две афгани и щупал. А один купец повесил даже на его нос большую гирю, и все смотрели...

Мумин сначала подумал: почему не у него такой нос, на который можно вешать гири? Но когда он услышал, будто белудж заплатил две афгани, то понял, что тот врет. Он встал и отправился к другому костру.

У других костров тоже сидели белуджи. Они кипятили супы и чаи в котлах и чайниках. Белые и черные шатры колебались за их спинами в зареве костров. Не мигая смотрели они в огонь и на окружающие холмы; там сейчас жили-страшные и чудесные тени воображения.

У костров говорили неторопливым и громким шепотом: о думах предков, о чудовищах с двумя головами, о тиграх, о святой Мекке, о земле белуджей, о городах далеких и замечательных, какие в них толстые стены и богатые дворцы, как много живет там людей и как дешевы там замечательные товары.