Дэймон Гэлгут - Добрый доктор

Лоуренс в панике вскочил и замер посреди комнаты. Его белая футболка и трусы во мраке походили на испуганное привидение.

— Ох ты господи! — сказал он. — Что такое?

— Наша замечательная пара. Самоотверженные люди. Они там друг дружку убивают.

— В каком смысле? Это драка?

— Я же вам говорил.

Он прислушался.

— Ох ты господи!

В стену вновь что-то ударилось. Странное дело, но та самая трещина, которая расколола брак Сантандеров, трещина, через которую они все время гневно перекрикивались и каждый пытался перетащить супруга на свою сторону, теперь пролегла и в нашей комнате, между Лоуренсом и мной. Я встал, вышел в коридор и постучал в соседнюю дверь. Мне не открыли, но крики моментально прекратились. Слышалось лишь слабое всхлипывание. Постепенно и оно стихло.

Когда я вернулся в комнату, Лоуренс лежал на полу и курил, глядя в потолок. После разочарования в Сантандерах его обуяла полночная меланхолия.

— Знаете, Фрэнк, — печально сказал он, — по-моему, здесь меня никто по-настоящему не понимает, только вы.

— Да неужели?

— Я говорю совершенно серьезно. Все остальные… они эгоисты. Им меня не понять.

— Я тоже эгоист, Лоуренс.

— Вы им только притворяетесь.

— Ничего подобного. Клянусь, я самый эгоистичный человек в этой больнице.

— Неправда, Фрэнк, вы просто любите возводить на себя напраслину. У вас слишком низкая самооценка.

— Да будет вам! Давайте спать.

— Вряд ли я теперь усну. Что они там — дрались?

— Вроде того.

— Фрэнк, вы мой друг. Запомните это.

Это признание прозвучало как гром среди ясного неба. Я лег, укрылся простыней. Через минуту он приподнялся с пола на локтях. Я почувствовал на себе его взгляд.

— Понимаете, мне пришла в голову одна идея.

Я мгновенно интуитивно понял: начинается тот разговор, который не состоялся между нами сегодня днем у водопада. Я молча ждал. Наконец он проговорил:

— Я думал о больнице.

— Да.

— Она неэффективна. Это же очевидно, от нее нет никакой пользы.

— Да.

— И я сказал себе: «Если люди не приходят в больницу, пусть больница придет к ним».

Он затянулся сигаретой. За время паузы я обо всем догадался. Но не стал его прерывать.

— Я подумал… Возьмем деревню. Не просто среднестатистическую деревню, а самую далекую, ту, которую почти невозможно отыскать. И поедем туда. Ну, знаете, привезем лекарства. Раздача презервативов, лекция о СПИДе, прививки. Что угодно. Надо же что-то делать.

— Мобильная поликлиника.

— Да. Такой принцип. Нельзя просто сидеть в больнице и вздыхать, что ничего нельзя поделать. Давайте, по крайней мере, ездить по деревням и объяснять им, где находится больница.

— Вы хотели, чтобы вчерашний поход стал выездом поликлиники?

— Нет, нет, это была просто разведка на местности. Я хотел посмотреть. Установить, в чем там люди нуждаются. Я же сам пока не знаю, что на себя взваливаю. Фрэнк, это безумная идея? Скажите мне. Я должен знать.

— Да.

— Безумная?

— Лоуренс, это безумная идея. Полный идиотизм.

— Но почему?

Я не стал ему ничего объяснять — не мог подобрать слов. Вместо этого я спросил:

— А зачем вам обязательно искать какую-то отдаленную деревню в неведомой глуши? Выберите любую деревню. Например, ту, что около магазина Марии, — чем плохо?

— Марии? — недоуменно переспросил он. — A-а, да, Мария. Помню.

— Так зачем же?..

— Это был просто жест, Фрэнк. Ну, понимаете… Символ. Если мы можем это сделать в самом отдаленном месте, то сможем и в ближайшем.

Тот же принцип он применил, выбрав нашу больницу. Ему было недостаточно отправиться туда, куда его толкала судьба или обстоятельства. Нет, ему требовался какой-то размашистый показной жест, смысл которого не поймет никто, кроме самого Лоуренса.

— В медицине нет места символам, — разозлился я.

— Разве?

— Лоуренс, вы что, с луны свалились? В каком мире вы живете?

Некоторое время он просидел молча, надувшись, созерцая огонек своей сигареты. Прохладный ветерок раздувал занавески.

— Ну, ладно, — сказал он наконец.

— Ну, ладно.

— Это была всего лишь идея. И нам нет смысла из-за нее ссориться, я же все равно не смог найти деревню.

— Лоуренс, мне спать хочется. Будет вам. Уймитесь.

— Хорошо, — сказал он и тут же улегся на кровать.

Довольно долго он молчал — только вздыхал и сопел. Затем произнес:

— Простите меня, Фрэнк.

— Ничего, ничего.

— Я вовсе не хотел вас расстраивать.

— Ничего, ничего.

— Ведь вы мой друг, Фрэнк. Я очень не хотел бы, чтобы между нами что-то изменилось.