Фелицитас Хоппе - Мой Пигафетта

Антонио Пигафетта (ок. 1491-ок. 1534) — итальянец родом из Виченцы, рыцарь Родосского ордена, преданный спутник Фернана Магеллана в его кругосветном путешествии (20 сентября 1519 -6 сентября 1522). Записки Пигафетты, которые являются наиболее полным документальным свидетельством об этом плавании, переведены на русский язык (Пигафетта А. Путешествие Магеллана. Гос. издательство географической литературы, 1950). Стефан Цвейг в своей повести «Магеллан», неоднократно издававшейся на русском языке, опирается на записки Пигафетты и часто их цитирует. Генерал-капитан — звание Магеллана. Легендарные острова, где живут длинноухие карлики, ворон, опустившийся на мачту (свидетельство близости суши), стеклянные бусы, поддельные драгоценности, шелковые платки и прочее, что везли с собой моряки, рассказ о страшном голоде и мятеже на кораблях эскадры Магеллана, а также некоторые другие детали, очевидно, заимствованы Ф. Хоппе из записок Пигафетты.

Родные мои, это всего лишь прогулка. Через пару дней опять сяду за общий стол, буду, как раньше, вторым едоком справа. А до тех пор постараюсь смотреть в оба. Вернусь — удивлю вас картинами, каких нигде больше не увидишь. Ах, люблю я эти прогулки, познавательные экскурсии, люблю вечером накануне отъезда, укладывая вещи, чувствовать в душе твердую уверенность, что до самого возвращения все останется по-старому. Если же во время моего отсутствия кто-то сыграет свадьбу, желаю не ошибиться в выборе свидетелей и гостей.

Что возьмем с собой? Удочку, леску, мормышку. Шляпы и зонтик. Солнечные часы, компас, бумагу. Спасательный круг — чтобы кругом не пошла голова. Поверх всего положим рекомендательное письмо Генерал-капитану, который решил сыскать острова, где живут карлики с ушами длиной в их собственный рост, поэтому когда они ложатся спать, одно ухо служит им подстилкой, а другое — одеялом. Карлики обитают в глубоких пещерах и при виде чужака с визгом пускаются наутек. Генерал-капитан ни единой душе не проговорился о своих планах, боялся прослыть выдумщиком или просто лгуном.

Когда мы отчаливали, погода стояла чудесная. А кто-то даже сказал, будто бы увидел в небесах Пречистую Деву — она с улыбкой взирала на корабль, и это сочли добрым предзнаменованием. Спустя несколько дней нас начали трепать сильные бури. Они, да еще коварные течения, чрезвычайно затрудняли наше продвижение вперед, и кое-кто открыто заявил, мол, предпочел бы повернуть назад, потому что не за это платил денежки.

Под часами, что раскачиваются на стене в моей каюте, которая, опять же, непрестанно раскачивается над волнами Атлантики, сидит Пигафетта, прислушиваясь к ходу времени. Однажды — когда именно, для его собственного исчисления времени не играет роли, — наскучило ему все, что творилось на суше, и он отправился в море. Открываю дверь — смеется. Он сразу меня раскусил, понял — я еще никогда в жизни не бывала на корабле. А теперь вот угодили мы с ним в западню, в буквальном смысле плывем в одной лодке и держим курс на запад.

На корабле множество часов — в каютах и кают-компании, на камбузе, — можно подумать, кто-то опасается, что при первом мало-мальски заметном волнении — не только на море — мы утратим всякую память о жизни на берегу.

Каждый вечер я старательно перевожу стенные часы в каюте на один час назад и, глядя на запад, где, по идее, должен быть закат, радуюсь — ведь я опять выиграла время. Но небо затянуто тучами, приходится полагаться лишь на собственное воображение.

Утро в день отплытия было ясным и солнечным. Я стояла на палубе, а рядом со мной Географ из Англии; десницу он простер, указуя на расплывающийся вдали Гамбург, шуей придерживал шляпу на голове. Сгоряча, а может — погорячившись, шляпу выстирали в горячей воде, сев, она сползала с горячей головы Географа, круглой, как глобус, и абсолютно лысой — в этом я убедилась довольно скоро, за завтраком, — одной из тех голов, куда в течение жизни заталкивают столько всякой всячины, что от знаний череп буквально распирает, а глаза, уши и нос скукожились, потому как незачем воспринимать окружающее, если в голове у тебя весь мир.

Географ, как оказалось, был туг на ухо, он не говорил нормальным голосом, а орал: какой прекрасный, какой замечательный город Гамбург, там имеется туннель длиной три целых три десятых километра, Опера и Институт рыбного хозяйства, Гамбург, «Звезда севера», лишь чуть-чуть уступает красотой городам Англии, чего ему не хватает, так это королевы, без королевы и город-не город, и страна — не страна.