Арнольд Штадлер - Однажды днем, а может быть, и ночью…

Туристкой Роза будет потерянно блуждать по Малекону, тщетно пытаясь понять, зачем она сюда прилетела, почему она так страдает, — уже осознав, что едва ли может рассчитывать на взаимность. Роза Земмеринг вечно ждала от мира чего-то, чего, может быть, никогда не бывает.

До конца поездки, где бы она ни кончилась — в Мюрццушлаге или еще где-нибудь, — она Не выдержит.

Он то и дело засыпал. На мгновения просыпаясь, он, как в кошмарном сне, видел лозунги и транспаранты, причем некоторые просто ошеломляли, например: «Социализм или смерть!» — а тем временем они обгоняли на шоссе автобусы, до отказа забитые апатичными, безразличными ко всему кубинцами в пестрой одежде, и точно рай, но только для свиней, которые не прочь прижаться в толпе к незнакомой женщине.

Вскоре на бледных венских лицах можно было прочесть разочарование первыми впечатлениями. Что Гавана, что Вена — никакой разницы… Ведь и в Вене ни свет ни заря ходят переполненные автобусы. А дорожные рабочие? И в Вене люди живут на социальное пособие, да целые отряды таких, это они в самые холодные ночи — в Вене-то с ее континентальным климатом — ломами колют толстый, чуть ли не полярный лед на улицах, переходящих в междугородние шоссе, и на оживленных переулках исторического центра города, по ночам, подумать только… И здесь то же самое — там и сям мелькают за окнами автобуса дорожные рабочие, целые отряды, понукаемые, как в древности, надсмотрщиками, вооруженными дубинами и, очевидно, имеющими право наставлять ленивый сброд на путь истинный. Словно отдельная личность — собственность народа.

От такого сходства двух миров Роза впервые за эту поездку пришла в ужас, но промолчала. Все было как зимой в Вене. Вот только здесь жарко. В ближайшие десять дней Роза каждый раз со вздохом констатировала: температура тридцать пять градусов по Цельсию, влажность воздуха девяносто пять процентов, словно ощущения можно передать в цифрах.

Вскоре, когда их торжественно встречали в многолюдном холле отеля, она повторяла, как ей нравится свежий запах сигар, и, подумав, они с Францем решили, что все дело тут в климате. Она не запрещала Францу курить. «Курите, курите, — твердила она, — нет, я сама не курю, но запах дыма мне нравится. Мой отец курил до самой смерти, практически на смертном одре. В Европе сигары без хумидора [62] Хумидор — герметичный ящик для хранения сигар, как правило сделанный из дорогих пород дерева. портятся, а здесь, кажется, вся страна один огромный хумидор». И еще здесь, в холле отеля, впервые прозвучало имя Че Гевары, которое им суждено было не раз услышать в ближайшие дни. А еще они впервые увидели прекрасный портрет Че Гевары. В Риме и других местах паломничества существовало по крайней мере множество святых; здесь, в Гаване, как им вскоре предстояло убедиться, был один-единственный — Че; его атрибутами были Калашников, сигара и красивое лицо, а вместо нимба его украшал берет со звездой. В остальном он напоминал Иисуса с картин девятнадцатого века. Значит, так выглядел Спаситель? Она знать ничего не хотела о Спасителе с Калашниковым в руках и с лозунгом «Социализм или смерть!».

Вероятно, писатели, подогреваемые ромом, купленным в магазине беспошлинной торговли, и перспективой приятно провести ближайшие дни, только что рассказали первый за сегодня грязный анекдот. И потому хохотали, не краснея. Услышав непристойный анекдот, они каждый раз хохотали, и все. Мир больше не давал им повода краснеть. Только повод поржать. Напротив, когда Франц видел, как Рамона раздевается у него на глазах, он все еще краснел. В том числе и из благодарности за то, что все еще не утратил способности краснеть, ведь если он не утратил способности краснеть, значит, по-прежнему ее любит.

А толстяки из австрийского захолустья, никогда не видевшие моря, еще по пути в центр города выдумывали необычные эротические комбинации, например секс на пляже, секс под водой, и на всякий случай потренировались в ванне, еще в Австрии, за несколько недель до отъезда. А разглядывая восторженные транспаранты «Социализм или смерть!», и тот и другой думали только о том, что однажды днем, а может быть, и ночью, может быть, даже завтра их мечта осуществится, и на площади Революции они подцепят девицу, которая согласится пойти с ними на море за пару пусть подержанных, но все-таки фирменных пляжных шлепанцев, припасенных у них в багаже специально на этот случай, и еще будет повторять, как она их любит.