Марга Клод - Грузовой лифт

Если, например, сердце редактора забьется в унисон с сердцем спрута, смерть станет неизбежной и наступит в виде гигантского клеточного пожара, в котором одновременно с образами мгновенно сгорит всякая энергия. Неопытный новичок на краткий миг превращается в матрицу собственной памяти в форме спрута, всасывается в центр самого себя и исчезает. На жаргоне говорят, что его «заглотнуло».

Ни одно наблюдение, проведенное из альвеол, не позволяет утверждать, что реестр обязательно должен принимать форму окончательного доклада, которой, не смея в этом признаться, отдает предпочтение Ламбер. Тем не менее одно из двух: либо реестр соответствует выражению реальности, либо он просто является упражнением, призванным довести упряжку редактора до двери мыслящих сетей, о существовании которой он дотоле не подозревал, или, возможно, оправданный страх побуждал его этой двери избегать.

Может также статься, что внезапное исчезновение некоторых редакторов (случай Слоджиа) привело к отклонению сообщества, которое некогда было многочисленным, а сегодня ограничивается старым чудаком, приютившимся где-то в 12-й, и Ламбером.

При рассмотрении фактов данное отклонение, вне всякого сомнения, выражается в постепенном забвении некоторых сетей и усилении интереса к другим. Такого рода катастрофа стала еще неизбежнее, поскольку редакторы стали поддаваться озлобленности. Разумеется, само существование альвеол толкает на такой отход в сторону, ведь если объектив остается безразличным к передаваемому образу, то взгляд наблюдателя, наоборот, охотно к нему привязывается.

Ламбер, который не может этого не знать, наверняка подосадовал бы на себя, что пренебрег сотрудничеством, пусть даже неудовлетворительным, такого компаньона, как я. Тем не менее одной ясности ума не хватает для пресечения нырка в неописуемое исступление всякий раз, когда одно из моих наблюдений противоречит его заметкам. Я вижу в этом доказательство того, что он стал заложником своего зрения.

Если такова реальность, чем способны ему помочь продолжительные уходы в самые дальние сети? С другой стороны, если мои предположения подтвердятся, разве я не вправе считать, что лестничная площадка, доступ куда мне открыт, – всего лишь театр второстепенных превращений, о котором мог бы сделать доклад лишенный фантазии секретарь?

Я убедился, что ближайший отрезок 6-й сети усеян тупиками, но он позволяет добраться до трех соседних альвеол, несмотря на повороты, которые приходится совершать, прежде чем расположишься в одной из них.

С этих трех постов мы могли наблюдать сцены, которые обычно предлагают лишь дальние сети. Я хочу поговорить об этих великих перемещениях людей с гладкими лицами, которые можно опознать, несмотря на отсутствие черт. Это доказывает, что 6-я и 2-я сообщаются между собой. А ведь подобная возможность казалась совершенно исключенной…

Решив, что благодаря этому открытию я выделил первый элемент образного доклада, Ламбер включил запись о нем в свой реестр. Полагая со своей стороны, что он хорошо ко мне относится, я упомянул при нем о возможном наличии шахты на западном отрезке 6-й сети. Он не отрицает такой вероятности, но отговаривает меня туда идти.

– Вы входите во вкус, – сказал он мне. – Поверьте, меня это радует. Однако опасайтесь спускаться до этого уровня. Там внизу нечего смотреть, ручаюсь вам: ничего, кроме сточных желобов, что ведут к новым желобам, в конце которых вы встретите лишь зловоние завершающих вод…

Пятнадцать часов. Оснащенные фонариком и шахтеркой каской, которые нам любезно предоставил дом, мы продолжаем свое индивидуальное исследование сетей.

Мы не спеша долезли до открытой альвеолы, которая на седьмом этаже здания выходит в шахту двора, окруженного четырьмя гладкими стенами. Убеждаясь, что обрели некоторую ловкость в перемещениях, а также лучше запомнили круговые маршруты, мы радуемся, что достигли своей цели, не потревожив чутье той твари, что рыщет под землей, жаждая человеческого пота. Вздохнем полной грудью.

Неудобство в том, что приходится запрокидывать голову далеко назад и высовываться над пустотой, если хочешь увидеть целиком скромный прямоугольник неба, ограниченный краями крыши. Малейшая невнимательность грозит смертельным падением.

Когда сидишь, свесив ноги внутрь, можно едва различить полоску голубого неба. Чтобы увидеть больше, есть лишь одна возможность: необходимо лечь навзничь и на лопатках проползти на полгруди. О, одиночество!