Хосе Карлос Сомоса - Афинские убийства, или Пещера идей

С еще влажными глазами я нагнулся над бумагами. Но мне вдруг показалось, что гораздо важнее спросить его, как он умудрился выйти из книги и появиться в моей темнице. Он прервал меня властным жестом.

– Конец главы, – заявил он. [63]

В последние дни Ленейских праздников обычный ритм жизни Города замедлялся.

В то солнечное утро Дипилонские ворота перекрывал плотный ряд повозок торговцев; слышалась брань и приказы, но движение от этого не ускорялось. В Пирейских воротах передвижение было еще более заторможенным, и полный оборот колеса телеги мог занять четверть клепсидры. На улицах перекрикивались несущие амфоры, сообщения, связки дров или мешки с пшеницей рабы, требуя, чтобы им дали дорогу. Народ просыпался поздно, и собрание в театре Диониса Элевтерия откладывалось. Из-за того, что присутствовали не все пританы, нельзя было перейти к голосованию. Речи текли вяло, и редкая публика дремала на скамьях. Теперь послушаем Янократа. И тяжконогий Янократ, владелец крупных имений в предместьях Города, неровным шагом переносил свое пышное тело к ораторской трибуне и начинал неспешно декламировать никому не нужную речь. В храмах из-за отсутствия жрецов, готовивших последние процессии, откладывались жертвоприношения. Вокруг памятника Героям Эпонимам лениво склонялись головы, чтобы прочитать указы или новые распоряжения. Положение в Фивах застыло без изменений. Ожидалось возвращение Пелопида, изгнанного кадмейского генерала Царя спартанцев Агесилая не признавали почти нигде в Элладе. Граждане, наша политическая поддержка Фивам крайне важна для стабильности… Но, судя по усталому выражению лица читавших, никто не считал, что в тот момент вообще что-либо могло быть «крайне важным».

Двое мужчин, погруженных в разглядывание табличек, неспешно обменивались словами:

– Гляди-ка, Анфик, тут пишут, что дозор, который будет истреблять волков на Ликабетте, полностью еще не набран; им еще нужны добровольцы…

– Мы медлительнее и неповоротливее спартанцев…

– Мы изнежены миром: не хотим идти добровольцами даже на волчью травлю…

Еще один мужчина рассматривал таблички с таким же отупевшим интересом, как все остальные. По отрешенному выражению его лица, прилепленного к округлой лысой голове, можно было подумать, что мысли его были неуклюжи и неповоротливы. Однако на самом деле в ту ночь он просто почти не отдыхал. «Пора уже наведаться к Разгадывателю», – подумал он. Он отошел от памятника и медленно направил шаги к кварталу Скамбониды.

«Что случилось с днем? – спрашивал себя Диагор. – Почему кажется, что все вокруг тяжело тащится с неуклюжей приторной медлительностью?» [65]Повозка солнца завязла в небесной пашне; время казалось тягучим медом; создавалось впечатление, что богини Ночи, Зари и Утра отказались сменять друг друга и тихо стояли вместе, сплавляя тьму и свет в вязкий сероватый сумрак. Диагора заполоняли смятение и леность, но волнение придавало ему энергии. Волнение лежало камнем в желудке, медленно просачивалось потом на ладонях, подгоняло его, как овод подгоняет скот, заставляя, не задумываясь, двигаться вперед.

Расстояние до дома Гераклеса Понтора показалось ему таким же нескончаемым, как пробег до Марафона. Сад онемел: тишину скрашивало только медлительное, назойливое кукование. Он громко постучал в дверь, подождал, услышал шаги и, когда дверь отворилась, произнес:

– Я хочу видеть Гераклеса По…

Это была не Понсика. Курчавые спутанные волосы свободно вились вокруг угловатой кожи лица. Она не была красива в прямом смысле этого слова, но от нее веяло таинственностью, загадкой, как от иероглифа на камне: светлые кварцевые немигающие глаза, полные губы, тонкая шея. Пеплум был натянут на ее выдающейся вперед груди почти без складок, и… Зевса ради, теперь он вспомнил, кто она!

– Входи, Диагор, входи, – сказал Гераклес Понтор, высунув голову из-за плеча девушки. – Я ждал другого человека, поэтому…

– Я не хотел бы тебе мешать… если ты занят. – Глаза Диагора попеременно оглядывали Гераклеса и девушку, будто ожидая ответа от них обоих.

– Ты мне не мешаешь. Ну же, входи. – На мгновение все неуклюже замялись: девушка молча отодвинулась в сторону, Гераклес кивнул на нее: – Ты уже знаком с Ясинтрой… Входи. Нам будет удобней поговорить на террасе в саду.

Диагор последовал за Разгадывателем по темным коридорам; он почувствовал – оглянуться он не захотел, – что ее сзади не было, и вздохнул с облегчением. Снаружи солнечный свет вновь сильно ослепил их. Было жарко, но не слишком. Среди яблонь, склонившись на белокаменный сруб колодца, стояла Понсика, вытаскивая воду тяжелым ведром; ее вызванное усилием постанывание отзывалось под маской слабым эхом. Гераклес провел Диагора до края стены, обрамлявшей террасу, и пригласил присесть. Разгадыватель был доволен, даже восторжен: он потирал толстые руки, улыбался его пышные щеки краснели – краснели! – во взгляде блестел новый хитрый огонек, удивлявший философа.