Жюльен Грак - Побережье Сирта

— Это же Тэнгри… вон там!.. — почти закричал я Фабрицио с таким неожиданным волнением, что пальцы мои вцепились в его плечо.

Он бросил на карту лихорадочный взгляд и тоже стал вглядываться в горизонт с выражением недоверчивого любопытства.

— Да, — произнес он после паузы медленно оправляющимся от удивления голосом, словно не решаясь поверить. — Это Тэнгри. А что это за дым?

В его вопросе прозвучало то же самое чувство тревоги, которое глухо, как набат, билось и во мне тоже. Хотя само по себе наличие дыма было явлением естественным и легко объяснимым, тот факт, что он поднимался над давным-давно погасшим вулканом, сбивал с толку. Его султан, который покачивался теперь, разжижаясь в усиливающемся бризе, затемнял грозовое небо сильнее, чем ночная мгла, придавал незнакомому морю зловещий вид; он ассоциировался в сознании не столько с очередным, неведомо каким по счету извержением, сколько с дождями крови, с омытыми потом статуями, с черным знаком, поднятым на гигантском древке, дабы возвестить о надвигающейся чуме или о потопе.

— Ведь он же погасший, — прошептал Фабрицио самому себе, словно озадаченный неразрешимой для него загадкой. От его веселости не осталось и следа. До нас донеслось первое слабое дуновение поднимающегося в преддверии ночи ветра; на мостике сразу похолодало. Над нами с криками пронеслась последняя туча летящих на запад морских птиц; на опустевшем небе вокруг таинственного дыма сгущалась тьма.

— Давай остановимся, — сказал Фабрицио, резко хватая меня за запястье. — Не нравится мне этот вулкан, который вдруг решил пробудиться по случаю нашего визита… Ты знаешь, где мы находимся? — добавил он со страхом в голосе, протягивая мне карту. Место, где его палец соприкасался с бумагой, находилось далеко за красной линией, и дальше, за этим выдвинутым вперед зловещим сторожевым постом, на нас со всех сторон, словно тихая волна, надвигались берега Фаргестана.

Я посмотрел ему в глаза, и на какой-то миг в моем сердце тоже поселилось сомнение. Голос Фабрицио, наполнившийся тенями и дурными предзнаменованиями на пороге недоброй ночи, прозвучал для меня как серьезное предостережение; настроение у меня, после того как спала дневная лихорадка, было тревожное. Такое было ощущение, словно порвался какой-то покров; попятное движение Фабрицио ставило меня лицом к лицу с неприкрытым безумием начатой авантюры.

— Что скажет?..

— …Марино, не так ли? — докончил я за него чересчур ласковым голосом.

Я вдруг почувствовал, как во мне нарастает холодная злость. Фабрицио, можно сказать, рубил по живому , и до меня вдруг дошло, что я, лукавя с самим собой, всю ночь упорно заклинал это имя.

— …Весьма досадно, дружище, — просвистел я сквозь зубы, — что когда человек боится, то он прячется за имя Марино.

В этот момент я отрекся от него; только теперь все было окончательно сказано: путь освободился, ночь открылась. Фабрицио все понял, и тут произошло нечто неожиданное: он на мгновение выпустил штурвал и вдруг, как если бы он был один, перекрестился, словно отвращая святотатство.

— …Марино не боится… — прошептал он затухающим голосом.

— Прямо на восток! Полный вперед, — заорал я сквозь поднимающийся ветер в ухо Фабрицио. — Ночь нас прикрывает. А потом подбросим угля и еще до рассвета будем вне пределов видимости… — Однако мой голос словно терялся по дороге, словно замедлялись все его вибрации; он походил на человека, идущего в полусне.

— Ты знаешь, что делаешь, Альдо, — произнес он своим детским голосом, где ужас смешивался с нежностью… — Но теперь это уже совсем другое дело, — добавил он, решительно вставая. — Я должен пойти отдать кое-какие распоряжения.

С наступлением темноты экипаж занял боевые позиции. Во время этого необычного церемониала передо мной в колеблющемся свете потайного фонаря мелькали лица, на которых читалось стремление сохранять неловкое достоинство. Фабрицио вызывал матросов по одному и твердым голосом объяснял каждому его задачу; последние учения подобного рода имели место на «Грозном» в самые что ни на есть незапамятные времена, и воспоминаний о том, как в такой ситуации нужно себя держать, естественно, не сохранилось.

— Ты считаешь, что это серьезно, Беппо? — прошептал где-то внизу озадаченный силуэт.

— Занимайся своим делом, — отрезал насмешливый голос. — Кончилась вахта на конюшнях, настало время посмотреть что к чему.

— Сейчас самое время этим заняться. Похоже, они там слишком расшевелились. А море, как сказали в Синьории, море принадлежит всем. Старине «Грозному» тоже нужно немного проветриться.