Жюльен Грак - Балкон в лесу

Гранж, озадаченный, растянулся на кровати. Что-то в незнакомом голосе отсоветовало ему раздеваться. «Что происходит? — вопрошал он себя с отяжелевшей головой. — В Мориарме бессонница, с чего бы это?» В то же время голову сверлила одна фраза — коротенькая, веская и едкая, с привкусом яда: «раненые танкисты». Ни самолеты, ни бомбы нисколечко не потрясли его воображение — даже в неожиданно расцветшей дымами Крыше ему виделось нечто естественное. Но «раненые танкисты» вдруг попадали в самую точку ; слова производили щелчок, толкали дверь, открывавшуюся на новую землю. «Неужели это придет сюда?»— размышлял он, ошеломленный и как будто шокированный одновременно. Он бросил взгляд в сторону леса и пожал плечами. «Арденны? — повторял он неуверенно, как заклинание, которое могло бы успокоить. — Арденны!..» Надо же было быть таким безумцем.

Около двух часов ночи он проснулся. Его знобило от прохлады, шедшей от окна; он встал, чтобы закрыть его. Ночь была совершенно спокойна, но все же нельзя было сказать, что она спит: вглядываясь в чуть более темную линию леса, замыкавшую горизонт, можно было увидеть, как небо над ней через длинные промежутки времени пробуждается от частого, неуловимого мигания света. Это было суховатое, одиночное подмигивание, не имеющее ничего общего с вялым трепетанием зарниц; скорее думалось, что за горизонтом тяжелый молот размеренными ударами расплющивает на огромной наковальне раскаленное железо. Какое-то время Гранж прислушивался к звукам ночи: ленивый ветер одиноко шевелил высокие ветви, со стороны Мёза долетал слабый шум далекого обоза. Между тем другое, заметно сдвинутое вправо мигание теперь сменяло первое; невольно, с ощущением безотчетного страха в груди, он вглядывался в странное небо ночного вокзала, которое слегка порозовело и умиротворенно дребезжало над лесом своими огнями. Он включил электрическую лампу, по мельничной лестнице забрался на ложный чердак домика и приподнял люк. Из слухового окна взгляд скользил поверх высоких ветвей лесной поросли, и тут становился вдруг различим источник свечения: маленькая и очень яркая огненная точка, с ленивой ритмичностью разгоравшаяся на самом краю видимой земли. Томный ритм, неподвижность воздуха и безмолвие наводили на мысль о медленной капле, которая как бы падала через равные промежутки времени с небесных сводов ночи точно в одно и то же место с тем мгновенным всплеском, который забрызгивает и ранит острие сталагмита; вглядевшись повнимательнее, можно было видеть, как на какие-то мгновения оживала и плавала вокруг огненного острия едва заметная розоватая пена. Спокойствие ночи было тяжелым и вялым; Гранж больше не чувствовал холода; облокотившись на край распахнутого настежь слухового окна, обхватив ладонями подбородок, он как зачарованный наблюдал за томно сочившимся огнем, таинственным образом простукивавшим землю.

«Это очень далеко, — размышлял он, — в стороне Буйона, быть может, Флоренвиля. Но что же это такое?»

Время от времени он натягивал на плечи край одеяла. Около половины третьего огненные точки стали вспыхивать реже, затем диковинный метеор пропал совсем; внезапно ночь показалась угрюмой и замуровавшейся, по самые ноздри зарывшейся в запахи растений. Вдруг Гранж почувствовал холод; с отяжелевшей головой он пошел вниз спать. Проходя мимо приоткрытой двери кают-компании, он на секунду остановился, прислушиваясь к дыханию солдат. Казалось, оно смягчает эту необычайно спокойную ночь, с блуждающими в ней злыми огнями. Ему доставило удовольствие, что они так хорошо спят.

Бывают часы, когда сдается, будто тяжелая ладонь внезапно опустилась на полную ночью землю — так мерзкой мягкой рукой мясник какое-то время ощупывает лобную кость животного, прежде чем нанести удар молотом; и при этом прикосновении сама земля постигает смысл происходящего и ужасается, кажется, что сам свет ее жухнет, что влажное и теплое утро дышит на нее своей отвратительной мордой. Не явилось никакого вразумительного знамения, а в неожиданно сгустившемся воздухе комнаты больного уже тревога: человек вдруг не чувствует больше ни голода, ни жажды, а лишь одно свое мужество, которое выходит из него через живот, и слышно, как он дышит носом, как если бы мир свертывался на его раскаленном сердце.

«Сегодня воскресенье», — безрадостно подумал Гранж, зевая при виде тусклого рассвета, который забрезжил в окнах. Он не выспался. Дом утопал в мертвой, слегка гнетущей тишине — тишине монастыря и гниющей воды. Непроизвольно он бросил взгляд на пустынную дорогу. Чувствовал он себя не очень уютно. Странной, невероятной, почти волшебной была эта пустота, этот сон незанятых дорог в тылах сражения — аллея замка Спящей Красавицы. Спускаясь по железной лестнице, он закурил. У утра был мягко-водянистый вкус, но роса, уже выпавшая на траве обочин, была необычайно холодной; мысль о горячем кофе Оливона чуть было не повернула его назад, но он решил перед обедом прогуляться до того места на просеке, где инженерная часть подготовила перед дотом минную шахту. Он рассчитывал найти там сторожевой пост саперов: быть может, он узнает новости.