Олег Рой - След ангела

Хотя всего за два-три часа до этого провожания они сидели в классе совсем рядом, но вечернее настроение и тон беседы сильно отличались от дневных. Тут они были, кажется, старше и всегда почему-то печальнее. Будто возникшее между ними чувство (назовем его любовью) тревожило их и даже пугало.

Часто они подолгу молчали, только порою обмениваясь взглядами, улыбаясь в ответ на улыбку друг друга.

Или же Лила рассказывала какие-то глупости про музыкальные дела. Например, что «виолончель» в девятнадцатом веке была словом мужского рода, и поменяли его на женский потому, что у нее из всех инструментов самая женская душа. Про партию виолончели говорят, что она в оркестре самая темная.

Или про то, что бывают виолончели детские — «четвертинки», — с такой Лила начинала в шесть лет, еще в Саратове. Сейчас у нее «половинка», но пора бы переходить и на настоящую, взрослую — рука это уже позволяет, — и она показывала Сане свои длинные, гибкие и, как он уже знал, сильные пальцы.

Или про то, как знаменитый виолончелист Пабло Касальс каждый день занимался не меньше шести часов. «Если я хоть один раз пропущу эти занятия, говорил маэстро, — то на следующий день замечу разницу в технике игры. А если два дня подряд пропущу — то эту разницу заметят и мои слушатели».

Или про то, что у знаменитого Казановы главной любовью его жизни была какая-то таинственная красавица, дама высокого происхождения, которая странствовала от одного королевского двора к другому. И притом божественно играла на виолончели. И теперь исследователи пытаются вычислить, кто же такая была та загадочная виолончелистка.

Ну, последняя байка хоть чем-то интересна…

Ни на темных улицах, ни в залитом серым светом салоне автобуса они ни разу не поцеловались, словно строгий виолончельный футляр мешал им обнять друг друга. Попрощавшись с Лилой на ступеньках музыкальной школы, Санек возвращался не спеша, вразвалочку. Выйдя из автобуса на конечной остановке, он, как правило, сворачивал на условный пятачок в углу площади — на тусу, как говорили ее завсегдатаи.

В седьмом часу вечера, когда на тусе появлялся Санек, там уже толкались человек пять-десять. Как правило, это были ребята от пятнадцати до двадцати лет, учившиеся в школах, колледжах или уже нигде не учившиеся и не работающие. Вилась возле них и мелюзга, но этих здесь за своих не принимали. Санек был младше большинства завсегдатаев, но ростом выше чуть ли не всех.

Со стороны парни с тусы выглядели на редкость одинаково. Все в темных куртках, широких джинсах или штанах от тренировочных костюмов, в разношенных кроссовках. Многие в круглых вязаных шапочках, которые не снимут теперь до весны. В руках початые бутылки пива или жестяные банки с алкогольными коктейлями. И лица у всех почти одинаковые — круглые, курносые, лопоухие, с глубоко посаженными глазами, с низкими лбами и недоразвитыми подбородками.

Подходя к месту тусовки, Санек непроизвольно сутулился и придавал лицу такое же выражение, как у всех здешних парней: замкнутое и мрачное, мол, меня не трожь, как бы хуже не было. Подойдя, бросал басовито:

— Всем привет, с кем не здоровался!

Многие его знали по кликухе и отзывались:

— Здорово, Сазон!

С некоторыми он здоровался за руку.

Доставал сигареты, зажигалку. Не спеша закуривал — и почти всегда кто-нибудь да стрелял у него курево:

— Дай сигаретку!

— Постучи о табуретку, — был неизменный ответ. Но сигаретку Санек всегда давал.

Покуривал молча. Прислушивался, о чем говорят.

Новичка бы эти разговоры немало напугали: он подумал бы, что попал на самое алкогольно-криминальное дно Москвы-матушки. Но Санек давно уже понял, что вся эта похвальба о многодневных пьянках, многолюдных драках, о разгроме палаток и дере от ментов — все это (или почти все) — пустой ребячий треп. В настоящую шпану эти мальцы-огольцы еще не выросли. Хотя и очень спешили вырасти.

Еще одной любимой темой были «машинисты». Так они называли ребят с Машиностроительных улиц — улицы эти располагались за путепроводом, с Первой по Четвертую. Тот район считался рабочим, почти быдловским — в отличие от их микрорайона, ставшего за последние десять лет благодаря активному строительству комфортабельных жилых домов с улучшенной планировкой и дорогими квартирами если не элитарным, то, по крайней мере, престижным. Вражда между микрорайонами тянулась десятилетиями, передаваясь от поколения к поколению. Надписи аэрозольной краской «Мочи машинистов» кричали со стен и там и тут.