Джойс Оутс - Блондинка. том I

И они сплели окровавленные руки. Они задыхались от хохота. То был сладчайший из актов любви, который довелось испытать Норме Джин! Гнусавым и хриплым голосом гангстера Эдди Дж. протянул:

— Пока смерть? Да хрен с ней, со смертью! Мы не разлучимся и после смерти! — И они обнялись и начали целоваться. Хватали друг друга руками за измятую и окровавленную одежду. Повалились на колени, потом — на пол и неуклюже, жадно, второпях занимались любовью прямо на веранде до тех пор, пока острый осколок стекла не вонзился Кассу в ляжку — «Гос-поди!» И они ввалились в квартиру, не разжимая объятий, и повалились клубком, как расшалившиеся щенки, на просторную и давно не убираемую постель Нормы Джин, где в горячке страсти занимались любовью всю ночь напролет.

Мне казалось, что в ту ночь я зачала ребенка. Но я ошибалась.

Оставшийся в живых. Премьера «Ниагары»! Исторический вечер. Все уже понимали это еще до того, как в зале погасли огни. Мы с Кассом не могли сидеть рядом с Нормой Джин. Она расположилась в первом ряду вместе со студийными боссами. Они терпеть ее не могли, она тоже их ненавидела. Но таковы были правила Голливуда. С ней подписали контракт на 1000 долларов в неделю. Она подписала его, когда находилась в отчаянном положении, и потом долгие годы боролась с ними за прибавку. Но победили, разумеется, боссы. На премьере «Ниагары» рядом с Нормой сидел этот злобный мерзавец и ублюдок Зет, правда, он то и дело вставал — поздороваться с разными людьми. Жал им руки и так странно моргал при этом, точно ни хрена не понимал, на каком находится свете. Хотел понять, но никак не получалось. Будто он не в себе. Словно человек, который убежден, что у него свиное ухо, а люди ведут себя с ним так, будто вместо этого самого уха у него шелковый кошелек! Никогда этого не понимал. На протяжении всей карьеры «Мэрилин Монро», которая заработала для Студии миллионы, а получала какие-то жалкие крохи, эти типы делали вид, точно ни хрена не видят и не понимают.

В тот вечер на «Мэрилин» было красное платье в блестках, с голыми плечами и почти голой грудью. Они специально сшили для нее этот наряд, заставили надеть его. И когда она вошла в зал и пошла по проходу мелкими семенящими детскими шажками, на нее пялились, разинув рты, таращились, точно на какую шлюху. По таким случаям люди тратят, как минимум, по пять часов на макияж. Точно покойника к похоронам готовят, говорила Норма. И еще я заметил, как она оглядывается, ища глазами меня и Касса (мы-то сидели на самом верху, на балконе), и не видит нас. И выглядела она, как маленькая заблудившаяся девочка в костюме шлюхи. И все равно — выглядела шикарно. Я ткнул Касса пальцем в бок и сказал: Это наша Норма! И слова эти прозвучали как ругательство.

В зале погасли огни, и начался фильм — со сцены у водопада. И на фоне ревущего, кипящего пеной потока воды мужчина казался таким маленьким и беззащитным. Затем сработала камера — резкая смена плана. На экране появилась Норма — я хотел сказать «Роза». Конечно, в постели, где ж еще!.. Голая и прикрытая одной простыней. Она давно проснулась, но притворялась спящей. На протяжении всего фильма эта самая «Роза Лумис» делает одно, а притворяется, что другое. И публика покупается, верит ей, все верят, за исключением ее гребаного мужа. А сам этот парень — какой-то псих, ветеран, бывший вояка. Патологический случай. И его жалко, но зрителям на него чихать. Все только и ждут, когда «Роза» снова появится на экране. Она так сексапильна, она воплощение зла и порока. Куда до нее Лане Тёрнер!..

Вообще, вспоминая потом эту «Ниагару», ты вдруг понимал, что там всего одна постельная сцена, где все были голые. Когда ее снимали? В 1953-м?.. Вроде бы так, и оторвать глаз от Нормы, то есть «Розы», было невозможно. Мы с Кассом смотрели эту «Ниагару» раз десять, если не больше… Потому что Роза была нами. Жестока по-своему, как жестоки мы. Полное отсутствие морали, как у младенца. Только и знала, что смотреть на себя в зеркало. Да каждый бы смотрел, если б выглядел, как она! И еще она все время поглаживала себя, она была влюблена в себя, вот что! Как и мы! Но почему-то считается, что это плохо. А уж эти постельные сцены, просто удивительно, как их пропустила цензура. Она раскидывает ноги, и, готов поклясться, прямо так и видишь ее блондинистую писюльку через простыню. Пялишься на нее, будто тебя околдовали. А одно ее лицо чего стоило… да на нем прямо нарисована эта ее штучка! Влажные красные губы, язычок. И когда Роза умирает, фильм умирает вместе с ней. Но умирает она, надо сказать, очень красиво. Я едва не кончил прямо в штаны. И это была та самая девочка, наша Норма, которая даже трахаться толком не умеет. Ты делаешь за нее девяносто девять процентов работы, а она только и знает, что пищать: «Ой-ой-ой!» Но в кино «Мэрилин» знала в этом толк. Точно трахалась с этой самой камерой, а мы наблюдали за всем как посторонние.