Грэм Грин - Брайтонский леденец

— Это похоже на имя, — заметил старик Кроу.

— Оно должно что-то значить, — сказала Айда. — То, что пишет доска, всегда что-то значит. Попробуем еще.

И опять деревянный жучок бросился бежать, чертя свой запутанный след. Лампа излучала розовый свет из-под наброшенного на нее шарфа; старик Кроу свистел зубом.

— Ну а теперь, — сказала Айда и подняла доску. На бумаге было наискось начертано длинное неразборчивое слово: «Фресамоллоко».

— Вот и все сообщение, — сказал старик Кроу. — Вам ничего больше не выжать из этого, Айда.

— А я все-таки попробую, — возразила Айда. — Ну, да это яснее ясного. «Фре» — сокращенно Фред, «само» — самоубийство, и «око» — это то, что я всегда говорю: око за око и зуб за зуб.

— А что значат эти два Л?

— Пока еще не знаю, но подумаю. — Она откинулась на спинку стула, ощущая свою силу и торжествуя. — Я не суеверна, — сказала она, — но против этого ничего не скажешь. Доска-то уж знает.

— Уж она-то знает, — повторил старик Кроу, свистя зубом.

— Попробуем еще раз.

Прибор покатился, заскрипел и резко остановился. Яснее ясного на нее смотрело имя: «Фил».

— Ладно, — сказала Айда, — ладно. — И слегка покраснела. — Хотите сахарного печенья?

— Спасибо, Айда, спасибо.

Айда вынула из буфета жестянку и подала ее старику Кроу.

— Они довели его до смерти, — сказала она счастливым голосом. — Я знала, здесь что-то не так. Посмотрите на это «око». Оно как будто подсказывает мне, что я должна делать. — Ее взгляд задержался на слове «Фил». — Уж я заставлю этих людей пожалеть, что они родились на свет. — Она с наслаждением вздохнула и вытянула свои стройные ноги. — Добро и зло, — сказала она. — Я верю в то, что существуют добро и зло. — И, откинувшись немного глубже в кресле, со вздохом счастливого удовлетворения она проговорила: — Это будет увлекательно, это будет интересно, это будет кусок жизни, дедушка Кроу. — Она высказала самую высокую оценку, которую вообще способна была чему-нибудь дать, а старик в это время причмокивал губами, и розовый свет струился над книгой Уорика Дипинга.

Малыш стоял спиной к Спайсеру, глядя вдаль на темную полосу прибоя. На конце мола не было никого, кроме них; в такой час и при такой погоде все были в концертном зале. Молния то вспыхивала, то гасла на горизонте; накрапывал дождь.

— Где ты был? — спросил Малыш.

— Так, походил кругом, — ответил Спайсер.

— Ты ходил туда?

— Хотел посмотреть, все ли в порядке, не забыл ли ты чего-нибудь.

Перегнувшись через перила в моросящий дождь, Малыш произнес:

— Я читал, что когда люди совершают убийство, им иногда приходится совершить и второе, чтобы замести следы.

Слово «убийство» значило для него не больше, чем слова: «бокс», «ошейник», «жираф». Он сказал:

— Спайсер, держись оттуда подальше.

Он не обладал воображением. В этом была его сила. Он не умел смотреть глазами других, ощущать их нервами. Только от музыки ему становилось не по себе, сердце начинало дрожать, как струна; нервы теряли свою молодую выносливость, он становился взрослее, и переживания других словно стучались в его душу.

— Где остальные ребята? — спросил он.

— В баре Сэма, пьют.

— А почему ты с ними не пьешь?

— Не хочу, Пинки. Вышел подышать свежим воздухом. Этот гром как-то плохо на меня действует.

— Когда они прекратят этот проклятый шум, там, в зале? — сказал Малыш.

— Ты не пойдешь в бар Сэма?

— У меня есть тут дельце, — сказал Малыш.

— Все в порядке, правда, Пинки? После вердикта на дознании ведь все в порядке? Никто не задавал никаких вопросов.

— Все же я хочу быть уверенным, — ответил Малыш.

— Наши больше не пойдут на убийство.

— А кто сказал, что нужно кого-то убивать?

Вспыхнула молния и осветила его узкий потертый пиджак, хохолок мягких волос на затылке.

— У меня здесь свидание, вот и все. Не распускай язык, Спайсер. Ты что, сдрейфил, что ли?

— Я не сдрейфил. Ты неправильно меня понял. Пинки. Я просто не хочу больше убийств. Это заключение судьи на дознании поразило нас всех. Что оно значит? Ведь на самом деле мы убили его, Пинки?

— Теперь нам нужно действовать осторожно. Вот и все.

— Но все-таки, в чем там дело? Я не верю докторам. Все обернулось слишком хорошо для нас.

— Нам нужно быть осторожными.

— Что это у тебя в кармане, Пинки?

— Я не ношу с собой револьвер, — ответил Малыш. — Ты что вообразил? — В городе часы пробили одиннадцать; гром, прокатившийся над Ла-Маншем, заглушил три последних удара. — Ты бы лучше убрался отсюда, — сказал Малыш. — Она уже опаздывает.