Жаклин Арпман - Отец детей своей матери. Рассказ

О нашем прибытии в Колон и радушном приеме Тесея рассказывали много нелепостей. Он и впрямь был очень вежлив, но выглядел ужасно раздосадованным. Он знал, что случилось в Фивах, — новости нас опередили. Полиник совершал одну глупость за другой, восстановил против себя все самые уважаемые семьи города, гак что, когда Этеокл отнял у брата трон, армия его поддержала. Самый глупый из моих братьев бегал по всей Греции, собирая войска, и теперь вознамерился искать поддержки у Эдипа. Услышав об этом, отец хохотал, как безумный. Его щеки были мокры от слез — выколов себе глаза, он не повредил слезные железы, — он икал и задыхался.

«Вот так шутка! — повторял он. — Вот так шутка!»

Мне всегда казалось, что в натуре Эдипа есть что-то вульгарное. Пока он правил, атрибуты власти сдерживали его: трудновато хлопать себя по ляжкам со скипетром в руке. Но сейчас он шатался, как пьяный, потом упал на землю, начал кататься в пыли и так громко смеялся, что обмочил свои лохмотья. В тот момент, когда Тесей сообщил ему новость, он опрокинул на себя чашу вина. Эдип был слеп и не увидел, что упал прямо на кучку козьего помета, а когда наконец успокоился и встал, от него воняло мочой, перегаром и навозом. Хорош отец! Я сделала знак слугам, они прибежали с ведрами, но, когда Эдип почувствовал, что его поливают водой и хотят переодеть в чистое, он устроил свой обычный спектакль, словно дорожил грязью не меньше, чем своими преступлениями. Тут-то у меня и случился единственный и неповторимый приступ сильнейшего гнева. К величайшему сожалению, я не помню, что именно говорила, но, кажется, вдохновения хватило на целый час. Тесей забывчив и не смог в точности повторить мои слова. У меня сохранились обрывочные воспоминания, но я сказала Эдипу, что с самого рождения живу в атмосфере зловония, исходящего от его души, и больше ни минуты не потерплю вонь его тела, что теперь он, хвала богам, слеп и не пытается разглядеть мои груди за вырезом туники, и я счастлива, что избавилась от его похотливых взглядов, но я зрячая и вижу его, и моим глазам от этого больно, я скоро сама стану слепой, как крот, так что пусть хоть избавит меня от необходимости смотреть на испачканную нечистотами одежду. Я приказала слугам причесать Эдипа и переодеть его, чтобы болтающиеся сморщенные гениталии не мелькали в прорехах лохмотьев. Я велела принести ему посох, чтобы дать отдых моему измученному левому плечу. Тесей сказал, что я то и дело призывала его в свидетели и потребовала, чтобы он прислал служанок, которые помогут мне вымыться и привести себя в порядок. Меня нарядили, украсили шею лучшими драгоценностями из царской сокровищницы, но я продолжала метать громы и молнии: в Фивах Исмена расхаживала в украшениях Иокасты, а я обречена брести по пыльным дорогам и быть поводырем слепого отца. Кажется, я требовала самых тонких притираний и дорогих благовоний. Я лишена кокетства и хочу одного — выглядеть пристойно, но, когда Тесей рассказывал мне потом о моих требованиях, я ему почему-то верила. В голове мелькали обрывки воспоминаний, я понимала, что Тесей меня не обманывает, хотя с трудом узнавала себя в женщине, накрашенной то ли как царица Египта, то ли как шлюха, которой все почему-то восхищаются. В самом конце я, по словам очевидцев, была просто неподражаема. Точно помню одно — изумленно-восхищенный гул окружавшей меня толпы. Все случилось в открытом поле: решив вымыться, я потребовала, чтобы служанки встали в круг, держа на вытянутых руках простыни. Ярость яростью, но стыдливость осталась при мне!

В одно я не поверю никогда, даже если мне приведут сто свидетелей: что встала перед правителем Афин и спросила, видел ли он когда-нибудь женщину красивей. Чистый, с расчесанными волосами и бородой Эдип старался держаться как можно незаметней. Никто не смел посмотреть в его сторону, хотя он никогда бы о том не узнал. Да, в тот день Тесей недолго, всего час, был сильно влюблен в Антигону и навсегда сохранил к ней нежность. Я не ведала, что безудержный гнев способен очаровать мужчину, но несколько месяцев спустя Гемон подтвердил это. По правде говоря, с тех пор я вечно пребывала в гневе, но лишь в тот вечер меня посетил ораторский талант. Мои чувства безмолвны: сегодня ночью ярость лишила меня голоса, и я едва могла говорить, когда попросила принести перо. Не думаю, что сейчас мой взор пылает, а движения свободны и грациозны, как описал их Тесей. Я чувствую себя зажатой, стесненной, неуклюжей.

Рядом с отцом стоял слуга и пересказывал ему все, что происходило. Он говорит, что Эдип съежился, но, по-моему, это слишком сильно сказано. Он стал маленьким, тощим и старым. Вот какой могущественной я была!