Джойс Оутс - Блондинка. Том II

— Возможно, я уйду из кино. Как говорится, «на пике славы». Мой муж не хочет, чтобы я снималась.

Ему нужна жена, ему нужна мать. Я имею в виду… мать его детям. И я тоже этого хочу.

Глэдис, должно быть, слышала, но ничего не сказала. Резко отшатнулась от Нормы Джин, словно ребенок, возжелавший гулять самостоятельно.

— Тут можно срезать. Вот сюда. — И повела Норму Джин в сиренево-сером габардиновом костюме и новых элегантных туфлях по какому-то узенькому, выложенному кирпичом проходу между двумя больничными зданиями. Над головой ревели вентиляторы. В лицо, как пощечина, ударила ядовитая вонь перегорелого жира. Мать с дочерью вышли на широкую травянистую лужайку, а затем спустились с холма по дорожке, усыпанной гравием. Норма Джин лишь усмехалась про себя — что, если за ней сейчас наблюдают? Она опасалась, что кто-либо из персонала, возможно даже сами врачи, тайком фотографируют ее; чтобы доставить им удовольствие, она даже один раз позировала в кабинете главного врача вместе с ним и еще несколькими сотруд-) шками, улыбалась своей знаменитой улыбкой Мэрилин. Достаточно? Ах, что вы, сущий пустяк.

Впрочем, сейчас никого с фотоаппаратом или камерой видно не было. И никто не следил за Блондинкой Актрисой, когда над ее головой широко распахнулось небо, а солнца видно не было, оно лишь слабо просвечивало через облака. Даже жаль, что такой момент для съемки упущен. Драгоценные, пульсирующие, как сердце, секунды жизни упущены. Разве не вся жизнь в конечном счете вне времени и пространства и неизбежно теряется, если нет под рукой камеры — запечатлеть и сохранить все это?..

— На Студии мне предлагают сниматься только в секс — фильмах. В роли всяких тупиц! Вот что они собой представляют. Одно название чего стоит: «Зуд седьмого года»! Мой муж считает, что все это просто унизительно и отвратительно. А это их изобретение, «Мэрилин Монро» — резиновая кукла для секса, это они хотят, чтобы я была такой. И будут употреблять эту куклу до тех пор, пока она не износится. А потом выбросят ее на помойку. Но он видит их насквозь. Ведь и его в свое время тоже пытались эксплуатировать, очень многие. И он, по его словам, совершал ошибки. И еще он говорит, что я могу учиться на его ошибках. Для него все голливудские люди просто шакалы.

И в их число входят и мой агент, и те, кто притворяется, будто бы возмущен тем, что творится на Студии. «Всем им только одного надо, эксплуатировать тебя, — говорит он. — А я хочу просто любить тебя».

Эти последние слова странно завибрировали в воздухе, как будто отдаленный звон колокольчиков, раскачиваемых ветром. А Норма Джин все говорила и говорила, словно отвечая на безмолвные возражения Глэдис.

— Я занимаюсь техникой мимики и жеста. Хочу начать все сначала, с нуля. Может, перееду в Нью-Йорк, поступлю в школу актерского мастерства. Буду учиться играть по-настоящему. Как играют на сцене, а не в кино. Мой муж не возражает вроде бы. Хочу жить в совсем другом мире. Не в Голливуде. Хочу жить в… о, Чехов! О'Нил! Анна Кристи. Хочу сыграть Нору в «Кукольном доме». Разве «Мэрилин» не идеально подходит на роль Норы? А вообще настоящее актерское мастерство — это просто жить. Быть, существовать. В кино они лепят твою роль из отдельных кусочков, из тысяч не связанных между собой сценок. Как в мозаике, в головоломке, с тем отличием, что не ты сама складываешь эти кусочки вместе.

Глэдис резко оборвала ее:

— Видишь скамейку? Я всегда любила на ней сидеть. Но тут кого-то убили.

— Убили?

— Они наказывают тебя, если ты не подчиняешься. Не хочешь глотать их яд. Если держишь его во рту, за щекой и отказываешься проглотить. Это запрещено.

Голос Глэдис звучал визгливо, возбужденно. О нет, подумала Норма Джин. Пожалуйста, только не это!

Прикрыв глаза ладонью и что-то бормоча под нос, Глэдис торопливо прошмыгнула мимо скамейки. Это была та самая скамейка, на которой мать с дочерью сидели много раз, глядя на обмелевший ручей. Теперь уже Глэдис говорила, бурно, захлебываясь, не в силах совладать с эмоциями. Всему виной этот разлом Сан-Андреас. Совсем недавно в районе Лос-Анджелеса были отмечены сотрясения почвы, но настоящего землетрясения не было. По ночам к ней в палату заходили люди и снимали фильм о ней, Глэдис. И что-то делали с ней разными хирургическими инструментами. И подначивали других больных воровать у нее. А во время землетрясения много чего случилось, потому что событиями просто некому было управлять. Но ей повезло — ее никто не убил. Никто не придушил ее подушкой.