Мишель Фейбер - Евангелие огня

Воины уперлись коленами в руки Господа нашего, чтобы не мог он ими пошевелить, и привязали его к поперечной балке креста. А после вогнали штыри в запястья нашего дорогого Иисуса. Он закричал и две струи крови ударили в воздух. Воины спешили, стремясь побыстрее исполнить работу свою — сделать так, чтобы руки его поднялись выше сердца, и Спаситель наш не принял милосердную смерть от истечения крови. Толпа радостно завопила, когда крест встал прямо и комель его ушел в яму. Простите этих людей, друзья мои. Они не питали ненависти к Иисусу. И ни к кому из тех, кто был предан в тот день мучениям.

Братья и сестры, вы никогда не присутствовали при распятии; я молюсь о том, чтобы вам и не пришлось присутствовать при нем, ибо дело это ужасное и развязывает страсти, кои невозможно объяснить. Я могу сказать лишь, что исполнение трудной работы всегда порождает радость. Два тяжелых бруса лежали на земле, а на них — тяжелый человек (ибо Иисус при невысоком росте его, был отнюдь не мал в обхвате); и потому, когда начался подъем креста, стали возрастать и сомнения: не победит ли подобный вес усилия тех, кто его поднимает. Глядя на такую натугу, забываешь о зле, которое совершается перед тобой, и желаешь только добавить к чужим трудам и свою силу. Воины постанывали, лица их багровели, комель креста все глубже уходил в землю, и многие из мужчин, бывших в толпе, выдвигали плечи вперед, как бы разделяя бремя воинов. И многие женщины тоже.

Братья и сестры, мне напоминают, что вы спрашивали у меня, кто из учеников присутствовал там в тот день. Ответить на этот вопрос не просто. Во-первых, потому что распятие длится дольше, чем один день, это скорее пытка, чем казнь, и к наступлению ночи редко когда испускает дух больше одной ее жертвы. желающих посмотреть, как подвигаются к смерти распятые, приходит все меньше и меньше. Во-вторых, придя к Голгофе, я еще не знал никого из учеников, кроме Иуды и, возможно, пары других — тех, кого видел в Гефсиманском саду при скудном свете. Думаю, я должен был запомнить лицо того, кто отсек мне ухо. Однако лица этого я никогда больше не видел.

Итак, с уверенностью я могу говорить лишь о женщинах. Ибо я уже знал их как жен и дочерей старейшин храма. Шестерых, не то семерых из них, жавшихся друг к дружке в поисках утешения, увидел я там, на Голгофе. Ревека и Ависага, о коих вы знаете из других моих писем, были там, и также родственницы иных старейшин, и среди них дочь самого Каиафы.

Как презирал я их всего неделю назад! Помню, когда они впервые подпали под чары неотесанного пророка из Капернаума, мы с Каиафой побеседовали об их опасной глупости. Мы уподобили тогда Иисуса бешенному псу со слюнявой мордой, который наделяет первую встреченную им женщину своей заразой, а затем она начинает распространяться от женщины к женщине, перескакивая из одной пустой головы в другую. Или, иначе сказать, из одной пустой дыры в другую, сказал Каиафа, и я заревел от смеха, точно осел. Как корчился я от наслаждения — ведь первосвященник храма лично удостоил меня шутки! И насколько громче смеялся бы я, если бы кто-то напророчил мне, что всего неделю спустя и меня не минет та же зараза, что поразила этих женщин! О, сладкая зараза! Да будет она распространяться из уст в уста и из сердца в сердце, покуда не овладеет всем миром!

Но вернемся к моему рассказу. Женщины Иисуса пришли на Голгофу соединенные горем. Дочь Каиафы была, как всегда, весьма красива, и рыдания красоты ее не убавляли. Одни женщины становятся, заплакав, некрасивыми, другие нет. Однако я опять отклонился от вашего вопроса, простите меня. Как я уже объяснил, точно сказать обо всех учениках-мужчинах я ничего не могу. Сомневаться в том, что Симон был там, не приходится; мы можем не верить Симону во всем, но не в этом. Как вам известно, в последующие недели и месяцы Иаков и Андрей сдружились со мной. Оба они клянутся, что присутствовали на Голгофе, и мне больно сомневаться в них, ибо они любят нашего Иисуса всем сердцем; и все же, их воспоминания о частностях случившегося расходятся с тем, что я видел своими глазами. Скажу одно — если они были с нами, то лишь недолгое время.

Среди распятых в тот день был человек именем Варнава, большая часть толпы на него-то посмотреть и пришла. Он умер быстро — потому, как я слышал, что брат его дал ему яд. И после смерти Варнавы многие из толпы повлеклись обратно в город. Если вы изучите, как изучал я, обыкновения человеков, то узнаете, что люди подобны стаду скотов. Нечто привлекает одного или двух из числа их, и прочие следуют за ними, а скоро уже и великое множество народа. Потом кто-то уходит, и за ним еще один-два, затем дюжина, а в скором времени расточается и великое множество.