Григорий Ряжский - Нет кармана у Бога

Странное дело, сон, обычно растворявшийся в сознании в первые минуты после пробуждения, на этот раз никуда не исчез, а завис перед глазами так, словно я один остался после спектакля в опустевшем зрительном зале, где занавес так и не был опущен, а сами участники его внезапно замерли на поклонах под кнопкой стоп-сигнала, совпавшего с моментом моего пробуждения. Это обстоятельство заставило меня серьёзно поразмышлять над случившимся и к вечеру того же дня принять довольно важное для себя решение.

И я его принял, теперь уже без тени сомнения в справедливости собственной резолюции. Итак, я, Дмитрий Бург, человек и личность, волей случая втянувшийся в приятное употребление полунаркотического средства, называемого в растительной науке Cannabis Sativa L., или Коноплёй полезной, — заметьте, полезной! — из отдела покрытосеменных, по классу двудольных, среди продвинутых потребителей — марихуаной, а в народе — просто дурью, с этого судного дня закрепляю за собой право быть приверженцем, ценителем и сторонником употребления внутрь себя газообразного вещества, выделяемого при сгорании тлеющей конопли, путём пропуска в лёгкие её приятно-едкого аромата с запахом сладкой дыни, настоянной на перечной мяте. Кроме того, я беру на вооружение те натуральные образы ассоциативной природы и те невредные глюки, могущие возникнуть в ходе приёма закреплённого мною средства, которые способствуют подъёму и укреплению творческого духа, что подтверждается недавним видением в ходе последнего моего естественного сна. Вдобавок к сказанному я же, Бург, констатирую, что жизнь моя в моменты воздействия на организм дынного катализатора как бы подсвечивается снизу специальным световым лучом самого широкого спектра влияния на мою человеческую единицу, делая её разнообразней, щедрей, добродетельней и много любопытней для остального продвинутого творческого человечества. Вот такая постулативная аксиома. Чисто Пифагор.

Теперь это дело следовало отметить. Я неспешно забил косячок и приготовился к музыке, которую предполагал услышать. Интересно, услышала бы её вместе со мной моя покойная жена-виолончелистка или она всё же не решилась бы присоединиться к этим моим опытам и радоваться этому столь же по-детски, как радовался я.

Эта первая в моём новом статусе ахабинская неделя получилась на удивление милой и славной. Пару-тройку раз звонили дети, но это не слишком отвлекло меня от уединения. Наоборот, наполнило сердце благостью и негой. Удивило лишь то, что к концу недели я почти не соскучился, как бывало прежде. И приезда их ждал как бы без разрыва аорты. Удалось справиться с нетерпением увидеть чад. Разве что Гелка в одиноко парящем образе отдельно от других всплыла к четвергу. Сразу после первой затяжки. А в пятницу уже все они прибыли, к вечеру. Не образы, сами приехали, на такси, от конечной станции метро. Ника пока ещё не вполне уверенно водила свою «реношку».

После обеда я проветрил дом, чтобы не дать никакого шанса Никуськиному носу подозрительно шмыгать, где не надо. Особенно не надо было у меня в кабинете, где разместился центр сосредоточения новым увлечением. Там теперь хранилась добытая мной закаточная машинка, в письменном столе, где по соседству размещалась аккуратная стопка нарезанной в трёх размерах папиросной бумаги. И там же, неподалёку от резервных презервативов, содержался запас папирос, на случай быстрой потребности: подпёрло — вытряхнул — набил. Это я уже так загодя всё продумал — максималист же, помните? Говорил вроде.

Короче, всё как всегда, на выходные собираются все свои плюс пальма и кошка. Все друг друга знают, любят, но нервозность подмечаю лишь у Никуси.

— Что такое, — спрашиваю, — девочка моя? Чего случилось, отчего ты так подёргиваешься? Или ошибаюсь?

Сам вижу, ломает её, словно хочет чего-то сказать, да не решается. Скорее всего, мальчика завела, но не жаждет признаваться, стесняется. Глупенькая… Давно пора в её-то возрасте. Как подумаю, что девочка моя до сих пор никем не тронута, так сердце сжимается от боли. Нет, не подумайте чего, не в том смысле, что хочу поскорее видеть её полноценной женщиной, быстренько прошедшей через таинство ещё одного знакомящего с миром важного события. И только по той единственной причине, что пора. Совсем нет. Просто мечтаю, чтобы Никуська, моя драгоценная, всегда испытывала заслуженную бабью радость, данную ей Богом и её женским полом. И мне далеко не всё равно, какой ценой это с ней произойдёт. Впрочем, сама виновата, крест наложила на себя, села под домашний арест, тянет лямку, которую могла бы и не тянуть. Мазохистка.