Григорий Ряжский - Нет кармана у Бога

Там же, в тех самых кругах внутренней эмиграции, где когда-то варился и я, активно покуривали травку. Поднимало настроение и помогало расслабиться. Я тогда, помню, устоял перед невредным дурманом в силу молодого интеллигентного страха, хотя всегда располагался к этому делу весьма близко. Но кое-какие дружеские контакты, несмотря на годы, удалось сохранить. В том недовыкорчеванном месте и освежал свои слабые знания, пока работал над «Стельками». Капитально выяснил всё необходимое касаемо выращивания и переработки конопли в неиндустриальных условиях, начиная с семечка и завершая этот нетривиальный процесс аккуратным набиванием скрутки-косяка или папиросы и ознакомлением со способами задержки воздуха в организме. Новое знание получилось объёмным и в деталях. А почему лоханулся потом с выращиванием продукта под клубной сценой при полной темноте, убейте, не помню. Скорей всего, меня утащил тогда сам сюжет, отвлёк от злополучной правды жизни, за которую всю эту жизнь неистово борюсь. И никто, кроме моего сосредоточенного мальчика, этого, как позже выяснилось, не заметил. И решение моё отчасти стало ещё и знаком благодарности за почтительное исследование моего творчества. И я предложил план:

— Сделаем так, Джаз. Урожай этот твой виолончельный доведём до ума, я имею в виду, дорастим до нужного возраста и только тогда снимем. Затем вместе же соблюдём технологию сушки. От и до. После чего вместе снимаем пробу, ты понял? В одноразовом порядке и непременно при мне. Сообща пытаемся вспомнить детство, каждый своё. Вместе уничтожаем остатки растениеводства и его переработки. И вместе закрываем тему навсегда. Согласен?

Джаз искренне кивнул, так что я сразу поверил. И в тот же день, закупив продукты для девочек, он уехал в Ахабино, прихватив с собой виолончельный футляр. Я знал, что он нежно любит сестёр. И что Никуську — больше. Но это меня особенно не напрягало, я ведь тоже, как дочь, любил её больше Гелочки нашей белочки. А Гелку любил больше, скорей не как дочь, а, как… ну как… как бы это сказать… ну, скажем, как позднюю мужскую любовь к явлению чистой непорочной красоты. О, вот оно! Сразу попутно излагаю, пока поймал волну.

Итак. Он вдовец. Чистый, честный и наивный. Где-то уже за границей среднего возраста. Они с женой всегда хотели детей, но идею свою так и не смогли осуществить. Не успели, не вышло, не было дано. Он берёт детей на усыновление, сначала мальчика, через какое-то время ещё и девочку. Но со временем понимает, что этим своим решением он всё равно не сможет преодолеть так и не умершую любовь к покойной жене. Наоборот, дети со своими проблемами отвлекают его от привычных, тихих, чувственных воспоминаний о проведённых вместе с женой днях счастливой бездетной жизни. И тогда он догадывается, что детей у них не было не случайно, а именно потому, что так или иначе сам он не способствовал их появлению на свет, бессознательно или умышленно — потерялось в памяти. И теперь, кроме зарождающегося раздражения, ничего не осталось. Во всём виноваты они, эти чужие дети, которые ничего не знают и не желают знать о чувствах приёмного отца к покойнице. И он им за это отомстит. Страшно отомстит. За то, что виной всему стали именно они. Медленно он теряет рассудок, но не настолько, чтобы не разработать и не приступить к осуществлению своего зловещего плана. Так распорядилась сама судьба. Поэтому всё так и будет. Мальчика он, само собой, сделает наркоманом, конченым человеком, а девочку, разумеется, совратит и выбросит на улицу, на панель, чтобы неповадно было обманом входить в чужую семью и пытаться занять в ней место любимой женщины. Дети ещё далеко не совершеннолетние, но он не намерен ждать той поры, пока они обретут самостоятельность и сумеют противостоять его родительскому замыслу. И замысел этот он посвящает ей, её светлой памяти и неизменно преследующему героя образу любимой мёртвой жены.

Первая совместная проба первой травки заканчивается полным успехом. Мальчик одобряет инициативу отца и быстро втягивается в процесс. Сам же процесс обещает скорое развитие в направлении усиления воздействия дурмана на молодой организм и предпочтение более действенных средств для перехода на ту сторону реки. Включая концентрированные синтетические образцы вожделений. Одно не учитывается автором этой замысловатой комбинации: он и сам, ещё активней приёмного сына, подсаживается на эти способы получения дополнительной жизненной подпитки. И ему это нравится. И тогда он добавляет дозу, не каждый раз уже вспоминая о сыне. Жизнь приобретает новый окрас, где уже далеко не с той остротой припоминаются прошлые цели и задачи. Если вообще вспоминаются. Но приходит время заняться девочкой. Кажется, её нужно было совратить. Да, именно так и было задумано. И он, зарядив себя дозой, совращает её, маленькую и хрупкую. Только странное дело, непохоже, что девочка его обладает всеми признаками девственности. Или это просто дурной туман? Но, так или иначе, дело сделано. Его лишь необходимо доделать, и тогда останется совсем немного — поведать покойнице о том, как он за неё отомстил. А покойница всё чаще и чаще преследует его и торопит. Сразу после того, как всё закончится, она спустится к нему с небес, и снова заживут они счастливо и бездетно, как было всегда в их жизни…