Сначала я это выдал, не отдавая себе отчёта в том, почему именно педофил. Но так уж вырвалось, наверное. Но тут же я вспомнил про «Загадку интегрального исчисления» и продолжил развивать тему уже в конкретике. Это всё же был мой конёк, неизменный. Признанный Инкой. Кстати, так и не изданный, чем я в противовес с более поздними произведениями, о которых вы отчасти уже наслышаны, потихоньку от всех по-настоящему гордился. Хотя денег от этой гордости не имел никаких. Так вот.
— Спросишь, с какой целью я привёл такой странный пример? Отвечу. Потому что, как никто, страдает человек, лишённый возможности обнародовать свой порок, свой физический или душевный изъян и воспользоваться этим своим нравственным несовершенством. Он ищет сочувствия, но не может его найти. И не находит. Всеми силами он пытается загасить в себе порочную страсть, но бесполезно, это сильней его. Он заложник, он мученик, он раб…
Училка слушала, затаив дыхание, и мелко помаргивала ресницами в унисон моим словесным ударам. Этот параграф в педучилище не проходили. Хотя зачёт по близлежащей теме она каждый раз сдавала мне на «отлично». И мне сделалось приятно оттого, что наши отношения не ограничились лишь регулярными фрикциями, Джазом и темой Бога, а ушли ещё и в непознанное по-настоящему, в суть человеческих страстей, с которыми бороться просто ну совершенно невозможно. Ни с молитвословом в руках, ни без него. Маршрут — вынужденный, но опять мимо Богова кармана, вновь — в обход. Необязательная остановка, по требованию безбилетников. В эту короткую минуту собственного триумфа мне показалось, что я влюбился, как положено. С духовкой. В мою училку. Исключительно по той причине, что именно она сейчас рядом с триумфатором. И тут же сообразил, что любовь во многом зависит от того, насколько мы сами себе нравимся в момент влюбления.
Мы — это талантливые писатели, само собой, кто ж ещё? А соответствующий моменту объект — лишь проводник нашей самовлюблённости, кабель, в котором индуцируется нужный автору влюбления импульс, изрыгающийся с надобной силой и в специально отведённое для этого время. Впрочем, тогда я отвлёкся ненадолго, а нужно было красиво завершиться. Что я и постарался осуществить для полной внутриутробной сатисфакции.
— И ещё, милая. Постараться словом… слышишь? Сло-вом!.. Сделать человека, пусть безнадёжного, пусть самого последнего негодяя, пускай предавшего идеалы, бессовестно насравшего… — я быстро поправился, — беззастенчиво наложившего дерьма в чей-то в карман… Так вот, сделать его лучше, добрее, щедрей и отзывчивей к людям, и это задача вполне реальна, хотя и очень непроста. И тот, кому она по плечу, кто в деле своём достиг хотя бы малого результата и продолжает эту малость посильно умножать, тот и претендует на Богов карман, как говорится. Правда, не ему решать, найдётся ли там для него место, но он и не должен об этом помнить. Иначе — разрушение. С небом не торгуются, солнышко, с Богом контракт невозможен. Подписать его осуществимо лишь с одной стороны. Но это никому не нужно. Ни самому тебе, ни тем более ЕМУ…
После мастер-класса, миновав непродолжительный, тихий и благодарный плач, она одним мощным рывком переключила себя на истерику влюблённой кошки и завершила всё ураганом последовавших один за другим фантастических оргазмов, о существовании и качестве которых ранее не помышляла, даже в отношениях со мной. И даже у Инки, у Инуськи моей любимой, никогда не получалось довести себя до подобного состояния, несмотря на всю нашу с ней самую настоящую любовь. Потому что там я опасался озвучивать всякую хрень, типа этой — слишком умна и благородна была моя жена и без мастер-класса. А тут само потекло, понимаешь, в глуповато растопыренные уши, как будто там моих слов уже ждали, заблаговременно распахнув сейфовые ячейки для пущей сохранности. Хотя, если вдуматься, не всё там хрень, далеко не всё. Как литератор вам говорю. В смысле, как писатель, властитель, как оригинально мыслящая отдельная от других человеческая единица.
Короче говоря, на ближайший обозримый жизненный этап я за индусика своего был спокоен. Присмотр по линии педагогики будет теперь обеспечен. А уход уже и так имелся. И отдых наш мы начали с того, что упаковались, прихватили бочонок с кокосом и отправились проживать наш ахабинский летний период. Для Джаза этот подмосковный сезон стал по счёту вторым. Однако интерес его к русской природе не увял и, казалось, всё ещё было ему тут в новинку. Сосны вместо пальм, ёлки вместо мушмулы, берёзы вместо тростника, мелкая вишня вместо объёмистой папайи, кислая подмосковная смородина вместо сахаристого ананаса и добротный каменный дом, многоспаленный, с камином, подвалом в половину площади застройки и террасой вместо дырчатой пристройки на двадцать четыре несчастных индусика и индуса вповалку плюс нечистотная дырка в землю во дворе.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу