Владимир Маканин - Испуг

Я отыскал седьмой (или девятый?)… Тот самый этаж. Ту далекую в коридоре комнату. Где стареющего лунного придурка одурманили женской грудью… Я увидел на полу свернутые в рулоны паласы… Лежали мелкими застывшими речными волнами. Штиль. В задумчивости я зачем-то попинал их слегка ногой – то ли ковры, то ли паласы. Тупым носком ботинка.

Глаза, опущенные вниз, дали мне заметить светлый предмет. Это была ее маечка. Ух ты! Легкая, нежная на ощупь. (Не носила лифчиков – маечка взамен.) Я вовсе не любитель женского бельишка. Ничуть!.. Я нормален… Это я к тому, что неожиданно случилось в ту минуту. А случилось, что я схватил легкую светлую тряпицу и припал лицом, носом, ртом к соответствующему месту, где правая женская грудь. Я нюхал и вбирал. Сразу найдя!.. Сразу учуяв сладковато-пряную пахучую пядь ткани… Конечно, было как спитой чай. Остаточное. Но в голову шибануло. Успел повеселеть!.. Она здесь была. Она здесь лежала на этих свернутых паласах. Зачем?.. Нюхнул еще раза два-три. По-собачьи. Я набрел (носом) на шов… На шве майки, на рубчике с забившейся туда духовитой пылью нашлась-таки мне понюшка ! Я оценил забытое меткое словцо, язык не дурак!

Ощущение чудесной высоты… И опять ноги стали немыслимо легки и опять бесконечно свободны. Ноги вытянулись. Этак четырех-пятиметровые. И я храбро на них зашагал. Как на ходулях.

«Мелькнула на девятом!» Кто-то мне это говорил, кричал! Веселый, я уже нацелился считать этажи.

На лестнице пусто… Стол знакомый на боку… Ручей, что с бумагами, вернее, из бумаг, – уже не тек. Ручей застыл. Здесь был опустевший пост… Я выставил голову в разбитое окно. Внизу открылась настоящая бездна. Я увидел там защитников Дома – они были как муравьишки с автоматами.

Увидел импровизированные баррикады – у входов и въездов. Вывороченная брусчатка… Крест-накрест прутья арматуры… Сверху было не разобрать, что там за кубы и кубики. Различились две легковые машины. (Лежали на боку… Бензин слили? ..) И стоял грузовик.

Выскакивая из-за этих кубиков, муравьишки с автоматами, вероятно, по приказу, стали отбегать к Дому, скрываться в нем.

– Ого-го! Улю-лю! – кричал я им сверху. – Пропарламентские упрямцы!.. – Я свистнул им в два пальца. Мне было весело. (Вынув из кармана, я еще разок нюхнул светлой маечки.)

А муравьишки – надо полагать – бежали, чтобы засесть в первых этажах. (Как известно, к этому времени невооруженные защитники: клерки, обслуга, женщины – все скопились в обширном цокольном этаже Дома.) Цоколь был хорошо защищен самим фундаментом. Но и канонада усилилась. От отдельных пристрельных попаданий башенные орудия танков перешли к равномерному и мощному обстрелу Дома. Стало ясно – дело нешуточное.

Стало ясно, но, конечно, не мне. Для меня просто продолжало грохотать. То там. То здесь…

Огромный же Дом, домище… Величественные кабинеты. Отделка стен, лоск, сверкание ламп и люстр (хотя и обесточенных). А какая властная игра дверей! А отблески отлично прописанных должностей на табличках – целый путеводитель по высшему чиновничеству! ЗАВЕДУЮЩИЙ ОТДЕЛОМ… ЗАМЕСТИТЕЛЬ МИНИСТРА… РЕФЕРЕНТ… Фамилии частично выдернуты. Прибраны. Фамилий нет. Испарились на тревожные дни.

Зато я здесь… Мощный кишкообразный лабиринт… А я внутри… (В кишках Власти.) И какой Власти, не хер воробьиный – ВСЕ-РОС-СИЙ-СКОЙ!) Правда, моему торжеству, моему нанюханному веселью (так сказать, личному и ни с кем не делимому всероссийскому триумфу) мешало то, что я нет-нет и вжимал голову в плечи. Скотство! Проклятый нутряной страх не давал словить хотя бы минутную радость.

И еще мерзкий скрип битого оконного стекла под ногами… Под подошвами… И штукатурка…

Но именно здесь на этаже (важно!) я вскрикивал на каждый мощный ша-ра-рах. Их было три таких. Три подряд. Я вскрикивал и даже приседал. Вот это лупят! Пробоины в стенах! Опять же как синие цветы… Возникали – и сразу на глазах распускались. И каждый раскрывавшийся бутон тотчас показывал мне (едва я с ним поравняюсь) кусочек синеющего неба. Уже темно-синего.

– Во дают! Во!.. Цветоводы! – говорил я. Страх все время понуждал что-то болтать.

Самоповтор… Если на седьмом этаже она со своей бедой забилась, забурилась, запряталась, законопатилась, замуровалась в последний кабинет – она замуруется в самый последний и на любом другом этаже.

В пустоте девятого этажа сохранялась логика седьмого. Всё правильно!.. Вот только паласов-ковров здесь не оказалось. И это был не кабинет, а приемная – секретаршин предбанник. Сам кабинет был в глубине. Заперт!.. Массивная и манящая к себе дверь. Но уже с обезличенной красивой табличкой. (Тайна. Кто хозяин неясно.)