Владимир Маканин - Испуг

Щелк!.. Нина включила настольную. Она даже не легла. Сидела в кресле. Одетая. Ей было не страшно. Ей было любопытно.

Не завопила, не посчитала меня вором, а ведь могло быть и так. Сидя во тьме в одиночестве чего не надумаешь! (Да еще слыша поднимающиеся к ней на второй этаж шаги.)

Свет резал мне глаза.

– Я… Я к вам… – нелепо выдавил из себя я.

Она тихо засмеялась:

– Но я же еще не сплю.

Шутка!.. Дала понять, что всякие смешные слухи о моем лунатизме и о моих поздних приходах она знает.

– Я хотел поговорить… поболтать с вами.

– Ночью?

– Я… Я большей частью живу ночами, Нина.

– А я – нет.

Довольно жестко сказала… И смолчала жестко.

Скорее всего нависшая пауза завершилась бы мирным и скорее всего насмешливым меня выпроваживаньем, как вдруг шум мотора… Притом очень близкий шум! И почему-то сразу же очень близкие шаги.

Как это в жизни бывает, муж приехал ночью.

– Б-бы… Бы!.. Быстро… Быстро… Уходите!

Это и был промах. Просто ночная глупость… Она меня спугнула. (Старикашка мог встретить мужа лицом к лицу. Легко!.. И попросить у него хорошую сигарету. На дачах это проходит. Мол, ночью нигде не купишь…) Вместо этого я метнулся вниз. Я чудом проскочил мимо него на лестнице. Подставь он ногу, я бы расшибся в лепешку. Растекся бы… Не говоря уже о том, что он вполне мог встретить летящего вниз, убегающего (ночью! чужака!) своим крепким кулаком – и что тогда?

Миновало. Я пролетел вихрем. Я слышал, как молодая женщина там в спальне кричала: «Оставь старика. Оставь его! Оставь!» – в мою пользу Нина кричала. Но муж, конечно, не оставил меня – погнался. В азарте… Однако не догнал… В саду свои тропы. И сквозь боярышник ему не пролезть. Я, старожил, знал рисунок любого сада куда лучше его – перволетнего у нас дачника!

В темноте не догнал, но узнать меня узнал… Приметил старика… А встретил он меня через два-три дня раненько утром, когда я шел к себе с пакетом молока.

На улице никого, утро. Да и не улица – затерянный, нехоженый поворотец к дороге меж кустов… Оттуда я, срезав путь, вышел с пакетом молока в авоське (я даже не успел отбросить молоко, освободить руки для боя). Куда уж внезапнее!.. Засада… Хотя едва ли он стерег. Так само получилось. Совпало. Обмениваться ударами, драться с ним долго я не мог. Силы неравны. Но у уральских стариков в арсенале (до последних их дней) остается в запасниках мозга один удар, который кое-чего стоит. Когда мужик, разъярившись, уже мчал прямо на меня… Выбора не было… Я сделал ускоренный шаг, сейчас, мол, я в кусты… но вдруг резко повернулся к набегавшему. Я не ударил его головой. Нет… Я просто подставил башку. На противоходе попал лбешником ему в лицо и в нос. Именно попал. Что-то там ему смял. Он даже вскрикнул от боли.

Зашатался. Еще секунду-две острая боль его сдерживала, но затем всё стало на свои возрастные места. Он сбил меня с ног мощным мужским ударом. Пакет с молоком улетел в кусты… В голове у меня зазвенело, забулькало. Я поднялся кое-как – я почему-то зевал. С открытой пастью, злой, я дышал, дышал… Я ударил, но промахнулся… А он еще раз меня сбил. Все правильно. Я рухнул в траву.

Теперь я не вставал, а он, не насытившийся, не зная, как дальше меня достать, пнул носком ботинка мне в бок. Конечно, это его ошибка. Я страдальчески взвыл. Инстинкт. (Таким воем оберегают не почки, а позвоночник.) Воя, я поднял голову, чтобы хоть как-то разобраться…

И увидел, что в его глазах заполоскался испуг. Он оглядывался туда-сюда – не иначе как боясь свидетелей. Ага!.. Избил старика… Пролил молоко пенсионера… и точно, вот оно, свидетель объявился как по заказу!

В десяти шагах! Если не ближе!.. Из кустов выставила череп старуха Васильева. Собирательница (в кустах) наших дачных бутылок. И тут муж Нины опять ошибся… На этот раз всерьез ошибся… Он быстро-быстро ушел. Убежал.

Лунатик, шиз, придурок, кретин, старый мудак – всё это моё. Но это же как от врача справка. Как бумага… Пусть даже с липовой печатью… Защищающая от ментов, от мужниных кулаков и иных самосудных расправ.

День я никуда не выходил. Голова (после его ударов) не так уж и гудела. Но и на правой, и на левой скуле нарастали гули. Однако еще не расцвели… Фиолетовыми гули станут к следующему утру. Я хотел, чтобы Нина увидела мои расцветшие скулы днем – днем они еще красочней. Если днем, глаз не оторвать!

Дав гулям созреть, я поторопился в магазин. Я знал ее час. Нина там… Она сразу догадалась. Смутилась. Настолько смутилась, что даже не кивнула мне.