Олег Рой - Сценарий собственных ошибок

Насчет разгрузки вагонов удалось договориться как раз Володе через знакомых матери. Мать, правда, как услышала, начала причитать, но Витька и отец выступили за него единым фронтом:

– Вовке прямая дорога в Москву – нехай зарабатывает!

– Так он же надорвется, – всхлипнула, уступая, мать. В их семье было принято, чтобы женщины уступали мужчинам.

– Ничего, сдюжит. Здоровый лоб, да на нем пахать и пахать! А надорвет пупок – так он художнику и не нужен, они другим местом рисуют, – пошутил, в меру своих способностей, отец.

И потянулись изнурительные дни. С утра – школа, потом – срочно уроки, а по вечерам – разгрузка вагонов. Нет, Володя не надорвался, но было очень тяжело. Особенно пока не научился… Вроде работа несложная, а есть, есть и в ней свои хитрости! Первым делом приходится уяснить, как поднять с земли мешок или ящик – так, чтобы не сорвать спину. Повредишь позвоночник – все: на этом твоя грузчицкая карьера и закончится. Правда, старшие товарищи по работе попались ничего мужики: хоть и покрикивали, и поругивали, но зорко надзирали, чтоб не искалечили себя молодые «энтузазисты», как их здесь называли. На Сашку они особо часто порыкивали: шустрый был, бойкий, все старался сделать с наскока, с нахрапа… Володя про себя удивлялся: если он, физически хорошо развитый, утомлялся после погрузки-разгрузки так, что еле доволакивался до кровати, что же должен был испытывать Сашка? Тонкий, хрупкий, один чубчик да глаза, но жилистый. А как работает – всех заражает своим примером.

Без всяких педагогов и учебников поняв, что первое дело для художника – уметь увидеть, а не только изобразить, Володя постоянно и с удовольствием наблюдал за всем, что происходит вокруг.

Вот Андрюха работает так, чтобы не перетрудиться. Нет, не то чтобы откровенно отлынивает – просто ищет, как бы попроще и поэкономнее разделаться с этой тягомотиной. Хотя беречь силы ему нет особой необходимости. Физически он парень крепкий, сложен отлично – пожилая учительница литературы как-то раз даже сравнила его с античной статуей – но для грузчицкой работы малопригоден. Вот на женщин любого возраста действует неотразимо. Просто смешно, что этот красавчик до сих пор в девичьем обществе смущается, не смея поднимать глаз на противоположный пол. Не то что Игоряха, который на девок очень даже заглядывается… более чем. Правда, они на него не слишком чтобы обращают внимание: наружность обыкновенная, да и одет бедно, сразу видно, что такой в кино не поведет и шоколадные конфеты не подарит. С Андрюхой бы пошли ради внешности; но скромен – просто беда. Вот если бы люди могли меняться внешностью, как одеждой! Если бы у Игоря намечалось свидание, Андрюха одалживал бы другу свое лицо и фигуру. На один вечер всего – он не жадный!

Игоряха вкалывает упорно, сжимая зубы, прикусывая нижнюю губу. Под кожей щек у него набухают, переливаются сердитые желваки, русые волосы пропитывает, склеивает пот до такой степени, что они становятся черными. Похоже, каждый раз воображает, что очередной мешок, который он взваливает на спину, чтобы донести и отправить в черную пасть вагона, – это его алкоголичка-мать. Володе всегда казались странными отношения в этой семье, может быть, потому, что его семья была полной, простой и безо всяких вывихов. Он видел, что Игоряха и жалеет мать, и ненавидит, и тяготится ею… Игорь рассказывал о том, что творится дома, очень сдержанно, но все друзья понимали, что ему точно надо мотать из Озерска подальше. И поскорее! Рядом с такой матерью он или сам сопьется, или убьет ее.

А вот Сашка – совсем другой, хоть тоже живет с одной матерью. Оптимист. Живчик. Никакого мрачного упрямства: полное впечатление, что ему все по плечу, что работа грузчика – это новая спортивная игра, которая его (нельзя описать до чего) развлекает. И хоть урабатывается на погрузке-разгрузке по самое не могу, никогда не дрейфит, не жалуется. Не ноет, что не вынесет больше, что надо все бросить… Его ведет сияющая мечта: вырваться из затхлого Озерска на широкий вольный простор. К тому же неловко было бы, наверное, ему всех сагитировать, а самому сбежать. За такое друзья, пожалуй, накостыляют. Так что, в любом случае, пришлось бы держать марку.

Мишка – профессиональный нытик. Не самый сильный, не самый упорный, он то и дело принимается хныкать, что за такой адский труд можно было бы платить и побольше; что утром он не в состоянии открыть глаза, что у него болит все тело, что на уроки остается слишком мало времени, что если они отстанут в школе, то завалят выпускные экзамены, а тогда ни о каком поступлении, тем более в московский вуз, не может быть и речи. Причем формулирует так гладко – заслушаешься! У Миши Парамонова способности в области литературы лучше всех в школе, а может, и во всем районе. Его стихи в честь 7 Ноября опубликовала местная газета. Так что его путь, можно сказать, определен. Вот только слабый он, Мишка. Не то что физически – хотя мускулы у него тоже не ахти, – а скорее склонен падать духом. Друзья знали за ним эту особенность и знали, когда стоит на него прикрикнуть, а когда и подбодрить. А когда, кстати, и прислушаться. В Мишкином нытье иногда проскальзывали пророческие нотки, словно он заранее чувствовал грядущие неприятности.