Айрис Мердок - Школа добродетели

Эдвард почувствовал, что его вот-вот стошнит. Он быстро пошел прочь по платформе и вниз по склону на заросшие травой пути. Он автоматически шагал назад, в сторону дороги. Голова у него кружилась. Солнце появлялось и пропадало, а воздух был полон каких-то крохотных черных насекомых.

Он шел уже несколько минут, когда вдруг услышал, как кто-то зовет его, и остановился.

Сара босиком бежала за ним по мокрой траве. Она остановилась в нескольких ярдах от Эдварда и взглянула ему в глаза с возбужденным и враждебным выражением, как у загнанного в угол животного.

— Что? — спросил Эдвард необычным хрипловатым голосом.

— Ты пришел. Ты шпионил за нами.

— Я и не знал, что ты знакома с сестрой Марка, — ответил он.

Сара захлебывалась словами:

— Я знала ее немного, я немного знала и Марка, ты был не единственный. Она была в Америке, когда ты… когда он умер. Потом она вернулась, и я пришла к ней, а моя мать пришла к ее матери. Мы хотели помочь. Мы пригласили ее сюда. А тут надо же было подвернуться тебе.

— Я не знал… — сказал Эдвард.

— Так вот, больше не приходи и никогда не пытайся увидеть Брауни. Она не хочет слышать твои извинения. Она ненавидит тебя, как ненавидит тебя ее мать. Они никогда не оправятся от этого удара. Не преследуй ее и не пиши ей. Единственное, что ты можешь для нее сделать, — это поступить порядочно и не показываться ей на глаза.

— Хорошо, — произнес Эдвард.

Он развернулся и, не оглядываясь, пошел вдоль путей.

Я бы хотела встретиться и поговорить о смерти моего брата. Завтра в пять часов я буду на болоте, где ряд ив растет вдоль реки. Там еще есть дикая вишня, перевешивающаяся на другой берег.

Бренда Уилсден.

Эдвард смял письмо в руке и сунул в карман. Это случилось на следующий день после его посещения Железнодорожного коттеджа. Человек, передавший письмо, с любопытством глядел на адресата. Ростом он не уступал Эдварду, носил бороду и баки, на голове его росла грива неухоженных жестких волос, и из-под этой гривы внимательно смотрело красное лицо с крупными чертами. Седины в волосах не было видно, но он был немолод, кожу вокруг глаз бороздили глубокие морщины. Лицо и волосы да и весь он целиком был покрыт мелкой волокнистой пылью, осевшей в складках морщин. Посыльный был одет в красную рубаху, на шее повязан красный платок, а на талии затянут широкий кожаный ремень со старой медной пряжкой, отшлифованной до блеска. Когда этот человек вдруг безмолвно возник перед Эдвардом в огороде, тот сразу понял, что видит одного из лесовиков.

— Спасибо, — сказал Эдвард.

Человек стоял близко и глазел с нескрываемым любопытством. Эдвард чувствовал запах его пота и слышал его дыхание.

— Он теперь как студень, что ли?

— Кто?

— Студень, желе. Ну, хозяин здешний там, наверху. Да?

— Ничего подобного, — ответил Эдвард. — Он болен, но не до такой степени.

— Прежде все девки были его. Теперь-то этому конец.

— Спасибо, что принесли письмо.

— Как вас зовут?

— Эдвард Бэлтрам.

— Сын, значит.

— Эти чертовы бабы. Они вас на куски разрежут. Вы бы лучше сматывались, пока они не начали. Вы — его сын.

Эдвард презрительно махнул рукой и отвернулся.

— Все девки были его, — повторил ему вслед лесовик. — Теперь-то дряхлый стал, бедный старый пакостник.

Эдвард быстро зашагал в дом. Незадолго перед этим прошел дождь, но теперь воздух был теплый, солнце светило ярко, небо, полное света, аркой накрывало плоскую землю. Эдвард остановился в зале и вытащил смятое письмо, но не посмотрел на него. В Сигарде он, конечно, никому не сказал о своем посещении Железнодорожного коттеджа. Он немного разгладил письмо, снова сунул его в карман и медленно пошел по Переходу.

Илона и Беттина стояли на кухне у исцарапанного деревянного стола.

— Ты принес любисток? — спросила Беттина.

— Нет. Извини, я забыл.

— Спишь на ходу. Ладно, бог с ним. Нарежь-ка эту траву. Сделаешь?

— Все умирает, — сказала Илона.

— А ты, Илона, пойди и принеси пару луковиц.

— Ласточки умирают, они больше не возвращаются.

— Я сегодня видел одну, — отозвался Эдвард, нарезая траву.

— К нам они больше не возвращаются, а раньше гнездились под крышей конюшни. Наши ласточки все умерли.

— Илона, и не забудь корзинку, дубина ты стоеросовая!

— Ладно уж, — ответила Илона и вышла.

— Ты осторожнее с этой штукой, она такая острая.

В кухне стоял сильный приятный запах пекущегося хлеба, навевающий сон. Беттина рядом с Эдвардом разминала вареную картошку, делала из нее шарики и раскатывала на кружке рассыпанной муки. Эдвард смотрел, как ее сильные коричневатые пальцы в муке разминают одну за другой вареные картофелины. Краем глаза он видел длинную прядь рыжеватых волос, свисавшую по ее плечу до груди и касавшуюся руки. Рукав коричневого рабочего платья был испачкан в том месте, где Беттина закатала его до локтя. Ее руки покрывал золотистый пушок, совпадающий по цвету с бросающимися в глаза длинными тонкими волосками над ее верхней губой. Работая, она покашливала и шмыгала носом, не замечая этого. Эдвард вспомнил лесовика и подумал с недоумением: почему никто из них не пришел сюда и не изнасиловал этих женщин? Почему этого не случилось до сих пор? Размеренный ход двуручного ножа в форме ятагана производил гипнотизирующее действие, и Эдвард продолжал совершать им однообразные движения туда-сюда, увеличивая пахучую зеленую горку нарубленной душицы и петрушки. Он отпустил одну ручку, подвинул поросший листьями стебелек поближе к себе и вдруг почувствовал острую боль в одном из пальцев. Зеленые листики мгновенно окрасились кровью.