Михаил Варфоломеев: Цвет черёмухи

Всю зиму Сомов занимался разводом. И вот сейчас, когда всё осталось позади, он сидел в пустой комнате, где под потолком одиноко висела на шнуре лампочка. Он сидел и думал, как хорошо, что всё осталось позади. В углу были свалены книги, коробкой с красками брошены в другом углу. Сомову шёл тридцать третий год. Он успел выпустить два альбома, провёл несколько выставок. Сейчас он много занимался портретом. Последней его работой был незаконченный портрет балерины. Глаза балерины смотрели устало, без блеска. Ей было лет двадцать пять. Она несколько раз звонила, спрашивала, когда они продолжат работу, но Сомов и сам не знал, когда он вернётся к ней. Предстоял ремонт, а сейчас надо было хотя бы расставить книги. Расставляя книги, он нашёл фотографию жены. Саша стояла облокотившись на перила маленького балкончика своей дачи. Высокая, с густыми падающими на плечи волосами, она выглядела победительницей.

Ещё раз поглядев на фотографию жены, Сомов тщательно и с удовольствием разорвал фотографию. И неожиданно пришло решение: как только потеплеет, съездить на родину в Сибирь. Там, у подножия Саян, стояло старинное село Вельское на реке Белой.

И вот сошёл почерневший лёд, зазеленели бульвары, женщины подставили солнцу белые плечи. Пришла весна, и Сомов, быстро собрав чемоданы, вылетел в Иркутск. Он летел в своё село, которое ещё каким-то чудом помнил. Он аже помнил дом, где жила его тётка, Лукерья Лазаревна. Она была старшей сестрой его матери. Родители Сомова давно умерли, схоронены в маленьком районном городке. Все остальные его предки лежали на кладбище в Вельском. Перелёт занимал семь часов. И как только Сомов сел в самолёт, он почувствовал облегчение. Ну что ж, еду домой!

Почти весь перелёт Сомов проспал, прилетел ранним утром. Из аэропорта доехал на такси до электрички, а на ней до райцентра. Когда вышел на вокзальную площадь, замусоренную семечками, увидел людей, услышал их говорок, ему показалось, что он прожил долгую жизнь где-то за границей! И сейчас ему просто и хорошо! Люди оборачивались на него, не стесняясь разглядывали одежду. На нём были зелёные брюки, лёгкие мокасины, куртка из турецкой лайки в тон брюкам. Даже запах французского одеколона не успел выветриться…

Подошёл таксист, невысокий, с насмешливыми глазами.

— Чё, поедешь?

И это "чё", и то, как таксист, подмигнув, качнул головой в сторону машины, развеселили Сомова.

— Поедем, — сказал Сомов, и таксист, подхватив его тяжёлые чемоданы, понёс их к машине.

— А куда едем?

— В Вельское…

— Здорово! — обрадовался таксист. — А ты оттуда?

— Из Вельского, — ответил Сомов и сел рядом с таксистом.

Тот протянул ему жилистую, с грязными ногтями руку:

— Валерка.

Сомов пожал его руку и тоже назвался.

— Накинешь? Ехать далеко, а обратно пустым рейсом.

Сомов согласился, и повеселевший таксист помчал его в село. Асфальт скоро закончился, и пошла нетряская, мягкая, земляная дорога. Над полями висели жаворонки, зелёные косы берёз с нежными листочками на ветру. Было солнечно и просторно. Вдалеке темно-синей полосой угадывалась тайга.

"Неужели я домой еду?!" — ещё раз сказал себе Сомов.

Пока ехали, таксист рассказывал Сомову свою жизнь. Слушал Сомов рассеянно, изредка покачивал головой, скорее из вежливости. Не доезжая километров двадцати, остановились попить у колодца. Сруб был долбленный из цельного дерева. Такие срубы Сомов видел только в Сибири. Таксист опустил журавль, бадья шумно набрала воду и медленно пошла вверх. Стояла такая тишина, что Сомов ошалело оглянулся.

Со вспаханных полей тянуло сыростью, пахло молодой крапивой и одуванчиками.

— Пей! — Таксист сверкнул ровными, белыми зубами. Сомов обхватил мокрую бадью и глотнул обжигающую воду.

Они сполоснули лица, и шофёр, оставив воды в бадье — "чтобы не рассохлась", — закурил. Где-то голосисто пропел петух.

— А чё, отдыхать тут можно. — Шофёр затянулся папиросой. — Я этой весной с тестем двенадцать мешков паданки с тайги приволок.

"Паданкой" зовётся в Сибири кедровая шишка, которая падает осенью и зимой на землю. Весной, когда земля освобождается от снега, шишки собирают.

— … Считай, четыре мешка чистого ореха. Жена продавала стаканом. Много получается. Счас хочу зайти осенью. Поколочу до ноября. Вывезу чистым орехом. Прямо в тайге отвею.

Помолчав, таксист спросил: