Михаил Варфоломеев - Цвет черёмухи

Она крепко стиснула его руку. Окно было открыто. Прямо под окном поднималась красная луна.

Где-то тревожно просвистела птица. Из окна шёл свежий запах молодой картошки.

— А ко мне Епифанов приходил. Сел на завалинку, тихий вдруг стал. Говорит: "Вот и всё, Катенька, надежды мне больше нет! Так что прощай. Глухов пришёл — свататься".

— Ты пойдёшь за него? — спросил Сомов.

— Пойду, Егор! Ему подмога нужна. А я всё стерплю. Не ревнуй, милый мой, хороший. Не ревнуй! Ты моя нечаянная радость! Огонёк ты мой! Я по тебе зарубочку оставила!

И только сейчас Сомов увидел, что на правой руке у неё бинт.

— Что ты сделала?

— Ох нашло! Как поняла про Савву, а ты перед глазами! И сладко, и жить нет возможности! Выскочила, а у нас в кладовке лежала коса. Что толкнуло, поди догадайся. Подошла — да как ширкнула рукой по косе. Прям по шагу! Вишь ты, жилы сберегла. Ничего, зарубочка будет. Потрогаю, тебя вспомню.

Егор стоял взволнованный и не знал, что ему сейчас делать. Хотелось сказать: "Ты выходи за меня!" Но что-то держало его в трезвости. "А может, это малодушие? — думал он. — Ведь такой уже не будет!" Другой же голос говорил: "Не удержать тебе её…" И тогда он тихо сказал:

— Прости.

Пришло время сенокоса, и, словно что-то вспомнив, люди ожили. По вечерам стали петься песни, а в назначенный день все выходили на луга. Поехала и Лукерья с подругой Марьей Касьяновной. Взяли и Надю.

Сборы были весёлые, хлопотные. Больше говорили о погоде, как да что получится. А приехали, поставили шалашики и, не дожидаясь солнца, вышли на луг. Среди всех выделялся Савва Глухов. Он стоял опершись о косу. Увидев Егора, крикнул:

— Рисовать будешь?

— Буду!

— Бог в помощь! Это красиво. Рисуй.

Рядом в ситцевом платье стояла Катя. Уже всё село знало, что Катерина выходит замуж за Глухова. Они и не таились. Но за эти несколько дней она сильно переменилась: повязалась белой косынкой, стала выглядеть домашней, простой и замужней.

"Вот что в ней! — понял Сомов. — Она замужняя!" Сомов уже прихватил холст, примерно разобрал, кого он возьмёт на полотно, прикинул, разметил.

Из телеги вышел старик Козлов. Ему было далеко за сто. Светлый, почти прозрачный старик с тонким и красивым лицом вышел вперёд косарей. Белая косоворотка с красным пояском делала его похожим на сказочного персонажа. Но сказка не сказка, а люди затихли. И послышалась неторопливая молитва. Слова её были непонятны Сомову, но в горле сдавило, и он понял, что сейчас заплачет. Так было всё неудержимо высоко, таким близким, родным, что хотелось упасть перед всем народом и крикнуть: "Простите!" И тут он почувствовал, как кто-то его тронул, повернулся, а рядом — Надя.

— Я с тобой постою! — шепотом попросила она. Егор с благодарностью сжал ей руку.

А на поле происходило следующее. Старику дали косу, он сделал несколько взмахов, вернул её и отошёл.

И тут весело, напористо грянула песня, и люди начали косить.

— Надя! Надя! Это невероятно!

— Да… Это наш с тобой народ! — Она улыбнулась. — Я теперь много об этом думаю… А ты заметил, как переменилась Катя?

— Да, — признался Сомов.

— И Савва переменился. Савва очень глубокий. Он, конечно, чувствует! Ты меня извини, может, тебе это неприятно?

— Нет. Немного щемит, но это так, как и по всякому прошлому.

Косили неделю, и всю неделю стояла сухая, жаркая погода. Все загорели, выровнялись. Особенно хорошо сенокос подействовал на Надю. Она окрепла и, приезжая на речку, вставала на песок, делая шаг-другой, не боясь упасть. Да и Сомов хорошо поработал. Сделал несколько эпизодов, научился косить и мог косить подолгу. Правда, ныли руки, ломило поясницу, но это была приятная боль.

Через неделю все вернулись в село, и пошла обычная жизнь. С краю села, ближе к Лукерьиному дому, стали возить лес. Это Глухов начал строиться. Все знали о его необыкновенном умении ставить дома.

Подобралась бригада помощников, в основном людей пожилых, размеренных. Судили-рядили, как поставить, где вывести окна, дверь, какой фундамент лучше. Темно-золотые, высушенные брёвна лиственницы звенели от удара. Дом из самого леса может простоять двести, а то и больше лет. С последней машиной леса приехал и Савва. Старый плотник Маслов Иван спросил:

— Какой дом будем ставить?

— Хороший! — улыбнулся Савва. — Как в старину!

— Пятиметровый?

— Да, Иван!

— Ну, давай, с Богом!

И без лишних слов принялись за дело.

— К осени поставят, — говорила Лукерья. — Не дом — корабль!