Савако Ариёси - Кинокава

Тронутая заботой деверя, Хана покорно приняла дары. Кроме Оити, она ни с кем не общалась, в жизни у нее ничего не происходило, и она очень боялась, что и тело, и ум ослабеют от безделья. Молодежи не до родителей, они пытаются заработать на горстку риса, а следовательно, им, старикам, надо держаться вместе – в этом Хана была полностью согласна с Косаку.

После его ухода она взяла яйцо и разбила скорлупку нефритовой шпилькой. Как только появилась дырочка нужных размеров, быстренько прорвала ногтем мембрану и поднесла яйцо к губам. Белок смешался с желтком – вкуснотища! Хана ощутила, как в нее вливаются силы, о которых говорил Косаку, и выпила еще одно яйцо. И только после этого открыла «Нингэн».

– Темно уже, а вы до сих пор читаете. – Оити вошла в комнату с подносом в руках, по пути включив свет. Из-за постоянной нехватки продуктов стена формальности между ними пала. Речь Оити стала менее официальной, чем до войны, да и Хана обращалась с ней гораздо любезнее, чем положено госпоже. Хана чувствовала, что делает недостаточно для Оити, и в этом заключалась одна из причин подобной перемены. В конце концов, это она перетащила бедняжку из города в деревню, не представляя, что когда-нибудь окажется в столь плачевном положении. Оити в свою очередь очень уважала хозяйку, с достоинством встретившую старость, и с любовью и нежностью заботилась о ней, как о дорогой подруге.

– Посмотри, что Косаку прислал мне, Оити.

– Но ведь это всего лишь старые журналы!

– Однако я не могу позволить себе купить их. Сколько, по-твоему, они стоят?

Обед Ханы состоял из двух разновидностей тофу, [90]супа из сардинки с петрушкой, китайской капусты, которую Оити сама выращивала, и маринованных баклажанов. Оити также подала смешанный с ячменем рис в миске с изображением восхода солнца, прислуживая по всем правилам. Несмотря на то, что отношения их стали почти дружескими, она наотрез отказывалась есть с хозяйкой, сколько Хана ее ни уговаривала.

– Косаку принес нам яиц.

– Поджарить вам одно?

Хана не смогла признаться Оити в том, что уже выпила два яйца.

– Не стоит, у меня уже есть тофу. Лучше положи яичко завтра в суп.

– Как скажете.

– Да ты не лучше Косаку, такая же упрямая! Не так уж он и плох. Он велел мне поесть и набраться сил, прежде чем браться за чтение, боялся, как бы я не испытала шок. Он искренне переживает о моем здоровье. Мне грустно видеть, что ты дуешься, когда он приходит, и ведешь себя с ним крайне неучтиво.

Хана не столько хотела отчитать служанку, сколько похвалить деверя, но Оити тут же бросилась защищаться:

– Отвратительно, когда вдовец приносит в подарок яйца и говорит вдове, которая живет одна, чтобы та поела и набралась сил.

Хана чуть не выронила из рук палочки. Желудок свело, по спине пробежал холодок. Ее едва не стошнило яйцами, которые она совсем недавно съела.

– Вам плохо, госпожа хозяйка? – всполошилась Оити. – Обед не понравился?

– Дело не в еде. Это все журналы, у меня от них голова кругом идет.

Не доев тофу, Хана попросила расстелить ей постель. Она нисколько не преувеличивала – журналы кишели эротическими рассказами и непристойностями. Хана действительно пережила настоящий шок.

В попытке понять послевоенную Японию она заставила себя прочесть все выпуски от корки до корки и была смущена и потрясена их агрессивностью и распущенностью. Она сочла непростительным яркий контраст между высокоинтеллектуальным уровнем критических заметок и низкопробностью беллетристики. Да как они вообще продаются? Еще больше ее поразило то, что Косаку тратит деньги на подобный хлам. Поняв, что время утонченно-изысканной литературы навсегда кануло в прошлое, Хана совсем сникла. Похоже, современная Япония выбрала иной путь.

Умэ умерла через два года после капитуляции. Теперь Косаку жил со своим сыном Эйскэ и внуками. Лежа в постели, Хана размышляла о том, как изменилась семья Матани, о смерти и о рождении ее новых членов. Ей вдруг захотелось узнать, о чем сейчас думает Ханако. Из всех внуков, которые жили в My соте во время войны, только Ханако регулярно писала бабушке. Эйдзи скончался прошлым летом – сказалось беспробудное пьянство. У него попросту не хватило душевных сил пережить трудный послевоенный период.

«Дорогая бабуля! Как ты поживаешь? Я пишу тебе из нашего маленького, погрязшего в бедности домика в Токио и, сама не знаю отчего, с теплотой вспоминаю жизнь в Вакаяме. В те ужасные военные годы мы еле сводили концы с концами. Еды постоянно не хватало, а я работала в Студенческом патриотическом корпусе – разбирала разрушенные дома и выращивала сладкий картофель. И никаких тебе развлечений за все время. Но все же я вспоминаю Вакаяму с любовью. Может, потому, что я родилась там? Или оттого, что Мусота тонула в зелени, пусть даже жизнь там во время войны была не легче послевоенной жизни в Токио? Но точно не из-за того, что я забыла, через какие страдания нам пришлось тогда пройти.