Савако Ариёси - Кинокава

– С чего бы это? – Косаку сделался белым как полотно, лоб прочертили морщинки.

Гость тут же пожалел о своих неосторожных словах и виновато пробормотал:

– Ну, невеста-то настоящая красавица…

Залпом проглотив сакэ, Косаку протянул тёко гейше и велел плеснуть ему добавки.

– И что в ней такого особенного? – Он еле ворочал языком, опрокинув в себя очередную порцию.

Гейши начали поздравительное представление. Среди завсегдатаев «веселых кварталов» было немало деловых людей, но таковых на этом торжестве не оказалось. Похоже, избалованные ойран [21]Вакаямы чувствовали себя немного неловко, прислуживая богатым крестьянам и землевладельцам.

За вечер невеста несколько раз меняла наряды. Каждое кимоно было темнее предыдущего, поскольку темный оттенок считается благоприятным. Под конец она предстала перед собравшимися в черном кимоно с рисунком по низу. Было уже поздно, и в гостиной царил кавардак.

Когда Хана вышла в последний раз, сидевший напротив Кэйсаку молодой человек неожиданно спросил:

– Вы действительно закончили школу для девочек?

– Да. Гость широко распахнул от удивления глаза – настолько отчетливо и откровенно прозвучал ответ, в котором не было и намека на смущение. Он пьяно покачал головой, откинул волосы со лба и зловеще проворчал:

– Даже образованная женщина – не больше чем обычная дурочка. Я вам вот что скажу: муж ваш – человек особенный. Хорошенько о нем заботьтесь, не то придется отвечать передо мной!

– Ну и язва! – расхохотался Кэйсаку и, утихомирив товарища, робко улыбнулся Хане, которая оцепенела под его взглядом.

Муж снова открыто смотрел ей в глаза. Теперь она нисколько не сомневалась: этому человеку действительно можно довериться. Взволнованная до глубины души, Хана опустила голову, стараясь сдержать обуревавшие ее эмоции. Она устремила взгляд на айвовый герб на обеденном подносе (к еде взволнованная невеста даже не прикоснулась). На подкладке одной из свадебных накидок, которые она надевала в тот вечер, тоже была изображена белая айва. Хана припомнила, как Тоёно, внимательно осмотревшая этот наряд, когда он прибыл из Киото, воскликнула: «Надо же, какой безобразный узор!» Будь герб даже крохотным, он все равно ужасно смотрелся бы на женском кимоно.

Свахи потихоньку увели из гостиной сначала невесту, потом жениха. Один наблюдательный Матани заметил это и закричал:

– Давай, Кэйсаку, не подведи!

Родственники невесты нахмурились. Даже без этой вульгарщины Кимото пришли к выводу, что Матани совершенно не умеют вести себя на людях. Весь вечер Нобутака и остальные представители семейства сгорали со стыда за своих хозяев. Девять сундуков с приданым, которые тоже проделали путь из Кудоямы в лакированных паланкинах, своевременно прибыли в Мусоту, но сумеют ли эти люди по достоинству оценить их содержимое? Нобутака оказался прав: Суда и Матани отличались друг от друга, как холмы от моря. У отца жениха, Тахэя Матани, причесанного на самурайский манер, волосы растрепались, под глазами набухли мешки от чрезмерных возлияний. В те времена владельцы горных угодий смотрели сверху вниз на обладателей рисовых полей, и Нобутака не являлся исключением. Для него Тахэй был и останется простым крестьянином. Тоёно тоже относилась к общественному положению семьи куда серьезнее, чем прочие, и уж тем более уважала приличия. Стань она свидетельницей царившего в гостиной Матани беспорядка, сердце ее наверняка наполнилось бы раскаянием. Нобутака хотел, чтобы Тоёно поехала с ними, потому что ей все равно предстояло нанести внучке визит на следующий день. Однако та отказалась, и впервые в жизни он обиделся на мать, которая всегда все делала по-своему. Что ж, было уже поздно рвать на себе волосы – в этот самый момент Кэйсаку и Хана обменивались брачными чарками сакэ во внутренних покоях дома.

Токонома в опочивальне была украшена благими символами – сливами и сушеными каракатицами. Невозмутимая сваха, обращавшаяся с женихом и невестой, словно с малыми детьми, заставила их поднять чарки, после чего извинилась и удалилась со словами:

– Желаю хорошо отдохнуть.

То, что произошло потом, Хана помнила плохо. Впервые в жизни она осталась наедине с представителем противоположного пола, и для девушки строгого воспитания это уже само по себе стало серьезным психологическим потрясением. Тоёно перед расставанием подарила ей шкатулку, в которую вложила «весеннюю картинку» Утамаро, [22]сказав, что это амулет на счастье. Даже не вспомнив об этой картинке, Хана вся напряглась, когда муж заключил ее в объятия. Боль пронзила ее стрелой, и она прижала затылок к подголовнику, при этом не забыв позаботиться о том, чтобы не испортить сложную прическу. Что и говорить, незатейливое напутствие бабушки совершенно не помогло новобрачной, но она изо всех сил старалась не ударить в грязь лицом.