Алексей Иванов - Message - Чусовая

Чугун на барках возили в основном в слитках — «чушками»; железо — листами, полосами, прутом; медь — «штыками», то есть болванками по 8 кг. Пушки в трюме складывали штабелями. Мелкую продукцию — пушечные ядра, скобяной товар, цепи — возили в коробах или в бочках.

Самым уважаемым человеком на сплаве был, конечно, сплавщик. Сплавщик — это и капитан, и штурман, и лоцман в одном лице. Сплавщик вёл барку. Он стоял на «скамейке» — специальном помосте — и командами «в трубу» (в жестяной рупор) управлял судном. Слово его было законом.

Сплавщик должен был знать всю Чусовую самым доскональным образом — все повороты, струи, бойцы, камни, острова, отмели. Сплавщик должен был уметь применять это знание к различным уровням и скоростям воды. Гидролог и гидротехник М. В. Лохтин пишет: « Теорию сплава создал безграмотный или полуграмотный сплавщик с помощью тонкой своей наблюдательности и того глубокого понимания явлений природы, которым так щедро одарены простые русские люди. Вот уж с полной уверенностью можно сказать, что ни на одной реке специалисты не изучили так точно распределение и течение воды, как изучили его чусовские сплавщики для своего дела».

Профессия сплавщика была потомственной. Мамин-Сибиряк в очерке «Бойцы» говорит: «Тип чусовского сплавщика вырабатывался в течение многих поколений путём самой упорной борьбы с бешеной горной рекой, причём ремесло сплавщика переходило вместе с кровью от отца к сыну…»

Естественно, что сплавщики очень высоко ценились и зарабатывали в 5–7 раз больше, чем простые бурлаки: за провод барки с чугуном 35–40 рублей, за барку с медью 50–60 рублей. Обычно на финише (на Лёвшинской пристани, в Перми или в Оханске) сплавщикам выдавали и премию около 10 рублей. Но чтобы заработать эти деньги, требовались и талант, и упорство в учении, и труд, и отвага. К примеру, молодому сплавщику доверяли вести только барки с чугуном, потому что, если он разобьёт барку и утопит груз, чугуну в воде ничего не сделается.

Особенно уважаемы были «меженные» сплавщики — те, которые могли вести барку не только по высокой весенней воде, но и в межень, в самую низкую летнюю воду. Вот как говорит о меженном сплавщике Окине Мамин-Сибиряк в очерке «В камнях»: « Плавать по межени, т. е. когда вода в Чусовой стоит низко, составляет гигантский труд: на протяжении почти четырёх сот вёрст нужно знать, как свои пять пальцев, каждый вершок, иначе барка будет садиться на каждой мели, на каждом таше. Можно себе представить, какой поистине колоссальной памятью обладал Окиня, если под его войлочной шляпой укладывается всё течение Чусовой и он помнит тысячи мельчайших подробностей её течения, берегов и русла. Кроме реки, он в несколько часов должен изучить все особенности своего судна, потому что между барками, как и между людьми, громадная разница, хотя на первый взгляд они, кажется, ничем не отличаются друг от друга».

На Чусовой долго помнили своих легендарных героев-сплавщиков: Акинтия Яковлевича Гилёва (Окиня-балагур в очерке Д. Н. Мамина-Сибиряка «В камнях»), Лупана Платоновича Долматова, Севостьяна Кожина (Савоська из очерка «Бойцы»).

Этот боец — 150-метровая гряда небольших, частично заросших мхом утёсов с лесом поверху. Высота их не больше 10 м. Последний утёс «сморщен» мелкими синклинальными складками — словно «расчёсан» от середины вверх в разные стороны. Это и есть «Брови». К. Буслов описывает утёс так: «И вот однажды, когда Афонина барка стрелой летела на невысокую, распластанную вровень с берегом скалу, кто-то из бурлаков крикнул: „Братцы! А камень-то етот что брови у нашего Афони! Гляньте!" — „Баско подметил! Правда! Похоже до чего!" — весело загудели бурлаки. Афоня, стоявший, широко расставив ноги, на кормовой лоцманской скамейке, в душе, должно быть, разделял охватившее усталых своих бурлаков веселье, но виду не подал, только сильнее сдвинул, изломал свои распрекрасные брови, в ту минуту обессмерченные по прихоти случая». На эту скалу «намекал» и Мамин-Сибиряк в повести «Охонины брови»; правда, у него Охоня — девушка, и «Брови» — не береговой камень, а горы, да и река называется «Яровая». А может, название камня к бровям некоего Афони и не имеет отношения: «бровями» на барке назывался специальный изогнутый брус, по которому скользил якорный канат. Не исключено, что на Чусовой был какой-нибудь знаменитый мастер Афоня, который изобрёл это приспособление, или же под бойцом «Брови» потерпел кораблекрушение какой-нибудь сплавщик Афоня. Боец Афонины Брови — геологический памятник природы.