Владимир Маканин - Старые книги

Наконец неожиданные гости уходят.

— До свидания, Алеша, — говорит бывшая жена.

— До свидания.

Светик вылезает из-за горы книг. Каратыгин смотрит на нее и удивляется. Забыл про Светика.

— Извините, — пискнула Светик. И идет к выходу.

— A-а, это ты.

— Я… я там задержалась.

— По-моему, ты там вздремнула.

Светик молчит. Она бы, конечно, не прочь выпить с ним чаю и поболтать. Но он не догадывается. Не приглашает. А развязно сесть за стол Светику не хочется — хотя она отлично умеет это проделывать. Но сейчас не хочется.

— Извините, — еще раз пискнула она.

И удаляется.

На улице Светик нагоняет эту парочку.

— Неужели не мог показаться чуточку поинтереснее? — выговаривает женщина своему будущему мужу.

— А что?

— Глупости говорил — вот что! Про загипсованную руку зачем-то разговор завел. Неужели больше не о чем? Не понимаю, как это он не постучал гипсом тебе по башке.

Будущий муж вздыхает. И начинает оправдываться:

— Ты мне так его расписывала, будто он дурачок.

— Он неглупый.

— И язык у него подвешен здорово.

— Еще бы. Столько книг прочитать.

Светик обгоняет их. И не может отказать себе в удовольствии.

— Что это вы шумите? Час поздний, люди устали, — говорит Светик грубо.

Они разинули рты — но поздно. Светик уже прошла мимо. Она садится в машину. Бацает дверью. Она, может, в посольство опаздывает.

Бабрыка с ходу бросает машину вперед. Засиделся.

По дороге он начинает выспрашивать:

— Что ты там делала?

— Не лезь не в свое.

— Я не лезу.

— Вот и не лезь.

Он Светику не брат родной. И не мил дружочек. В таких случаях с мужиком чем жестче, тем лучше. Мордой об стол.

Они подъезжают. А ночь замечательная — чудо, а не ночь. Теплынь.

— Хорошо! — вздыхает Светик и рассматривает звезды.

Машина стоит у подъезда. Тишина.

Бабрыка выкуривает сигарету. Молчит. Светик прекрасно знает, что меж ней и Бабрыкой ничего не было и не будет. И знает, что все-таки он смутно надеется. Все они, мужики, так пошиты. Все они смутно надеются.

Бедный голубок. Остался без пары. Оля ушла — и он скис. Он и на нее смутно надеялся.

— Буду таскать книги, — говорит Бабрыка.

Связка за связкой — он берет с заднего сиденья и несет домой. Светик забирает последние связки. Тоже несет.

— Звезды какие, — говорит Бабрыка, когда они заканчивают дело. — Может, покатаемся?

— Нет.

— Поеду один.

— Езжай.

«Вот нытик», — думает Светик о нем. Бабрыка уезжает. А Светик некоторое время сидит возле подъезда. На скамейке. Какая ночь!

Все-таки в тот вечер у Каратыгина Светик выглядела, видимо, жалкой. И это ее тяготит. Не слишком, а все-таки грызет. Что ж это такое — пришла в дом, а тебе даже паршивую чашку чаю забывают налить. Это не дело.

Тем более что Светик хочет с ним контакта.

Она приходит. С самого утра.

Отдел состоит из одной комнаты. Книг и рукописей, конечно, полно — забиты все полки.

— Вот, — говорит Светик, — Алексей Сергеевич… Я хотела бы у вас работать.

— Вы? — удивляется Каратыгин.

Светик выдерживает взгляд.

Но тут его отвлекает какая-то мегера — по имени Маргарита Евгеньевна. У них в отделе три стола. Три работника. Каратыгин. Оля (она в командировке). И эта Маргарита — лет пятидесяти с хвостиком, которая ему говорит:

— Но, может быть, мы возьмем деньги из фондов?

— Фонды мы давно потратили! Съели! Сожрали! — начинает заводиться Каратыгин.

— А вы им скажите, что книги дорожают.

— Они, Маргарита Евгеньевна, и сами это знают — не маленькие!

И тут Светик опять выступает вперед. Пользуется паузой в разговоре:

— Вот. Это я… Хочу у вас работать.

— Работать? У нас? — И Каратыгин вдруг громко хохочет. Болен, что ли? Он разглядывает Светика с головы до ног: — Девушка…

— У меня есть имя, — говорит Светик. — Светланой меня зовут.

— Ладно. Светлана — значит Светлана. — И он вдруг показывает на книги: — Это старье вынет из тебя душу. Ты что-нибудь любишь в жизни?

— Я?

— Ну да. Кроме красивых сапожек и симпатичных мальчиков?

Светик слегка теряется.

— Вроде бы нет, — говорит она.

— Я так и думал. Вот и люби. И будешь счастлива. Мальчики и модные сапожки к Восьмому марта — что еще нужно молодой женщине?

Он то ли смеется. То ли всерьез:

— А если, Светлана, ты придешь к нам, вместо сапожек и туфелек ты полюбишь эту рвань и старье. Ты будешь шляться по книжным рынкам. Ты будешь умолять спекулянтов. Ты будешь заикаться при виде каждого старого, грязного и драного переплета…