Владимир Маканин - Погоня

Гроб обнажился. Они стоят по грудь в могиле. Вынимают и бережно ставят гроб на траву.

— Голубка моя, — повторяет Волконский. Они снимают крышку. В темноте на них накатывает волна тяжелого смертного духа.

Светик постелила. Темно… Светик слышит, как частит сердце. Она сбрасывает с себя все — нагая, она медленно идет к любимому. Шаг. И еще шаг. Она стройная, и она молодая. А такую грудь он видел только на обложках чужих журналов. «Неужели это мне?» Малокровный инженер немеет.

Смуглое, прекрасное, женственное тело медленно приближается к нему в темноте, и он точно знает, что ни он и никакой другой мужчина в мире не заслуживают этого подарка.

— Милый, — говорит Светик. — Это я…

— Это не она, — говорит Волконский. — Моя бабушка не может так смердеть.

Сторож отвечает:

— Ну-ну. Много на себя берете.

И качается из стороны в сторону. Пьяный луч фонарика ходит туда-сюда. И, покачавшись, в конце концов освещает место, где должны быть ноги покойницы, — там совершенно явственно виднеются громадные сапоги.

— И верно, — соглашается сторож. — На этом сапоги. А на том, который ваш, помнится, были ботинки.

— Я тебя сейчас убью, — вскрикивает Волконский, — у меня бабушка, женщина .

— Разве?.. Тогда мне непонятно.

Игорь Петрович спрашивает:

— Что будем делать?

Волконский в гневе:

— Как — что?.. Искать. Искать. Искать… Где наше место? — набрасывается он на сторожа.

Тот широко разводит руками и отвечает, что где-то здесь .

Теперь они роют рядом. Обнажается еще один гроб. Взялись за края и вынули. Волконский жестко приказывает — свети на середину, да свети же фонариком, черт тебя дери! — на правом боку гроба (он вспомнил) должны быть два затека от стеариновой свечки. Слегка отрезвевший сторож возмущен:

— Наделали дел. А я вот теперь никого не знаю…

— Сам виноват, — ворчит Игорь Петрович. — Почему оградки не поставил вовремя?

— А не успел.

— Завтра родные заявятся — набьют тебе морду.

— Набьют, — соглашается сторож.

Темно. Игорь Петрович присаживается, он устал. Закуривает. Сторож играет фонариком: зажжет — погасит… Кругом земля. Торчат лопаты. Сторож сокрушается: копали, копали… Волконский из темноты вновь взволнованно зовет: дай-ка сюда свет! Он смахивает землю с гроба, разглядывает знакомые стеариновые пятна: он! он!., открывайте!.. На этот раз ошибки не будет.

Крышку снимают. Бабушка лежит и чуть белеет лицом. Она слабо шевелит рукой. Потом приподнимает голову. Потом садится. Сторож роняет фонарик. И в совершенном мраке бабушка четко произносит:

— Александр, я озябла.

Волконский бросается к ней. Ощупью находит ее руки и целует их:

— Голубка моя. Радость моя… Проснулась!

— Отойди же, Александр, — говорит старуха. — Ты весь в земле. Ты нечист. Я встану сама…

— Проснулась!.. Какое счастье, что я сюда приехал… Бабушка! Радость моя! Летаргический сон у вас уже был трижды?

— В третий раз… Нет, в четвертый, милый!

Сторож извлек из фуфайки полбутылки и приложился. Ему не по себе.

Заслышав животворное бульканье, Волконский сурово говорит, что бабушке после летаргического сна глоток спиртного куда нужнее , чем прочим…

Без лишних слов пожарник изымает бутылку у сторожа и передает бабушке. Старая княгиня глотнула раз. Потом еще раз:

— Какая дрянь. У тебя нет ничего другого, мой милый?

Она сидит на крышке собственного гроба.

— Нет, моя голубка, ничего нет.

— Мы на загородном?.. Или нашем, фамильном?

— На загородном.

— Что ж, здесь воздух почище. И какие звезды… Внучек. Зачем ты суешь мне эти тряпки?

— Это не тряпки. Это костюм. Шерстяной. Вам надо переодеться, бабушка.

— Ты прав, мой милый, поганая синтетика совершенно не греет. Однако полагаю, что до дома я как-нибудь выдержу…

Игорь Петрович и сторож в себя еще не пришли.

— Где машина, внучек?

— Там.

Старуха медленно и прямо (какая спина!) идет к кладбищенским казенным воротам, выходит за — и садится в такси. Таксист просыпается и заводит мотор. Ему заплачено за всю ночь вперед. Старуха садится на заднее сиденье и брезгливо оглядывается через плечо на оставшихся:

— Ну и общество вокруг тебя, мой милый.

— Случайные люди, бабушка, — оправдывается пожарник.

Они уезжают.

Оторопь прошла. Игорь Петрович, посидев на гробе, тоже подымается.

— Э, мил человек. Не выйдет! — Сторож вцепился ему в спину и держит обеими руками.

— Чего надо?