Алексей Скрипников-Дардаки - Комната мести

Это была совсем юная девушка в черном мужском костюме. Ее грациозное скрещение рук образовывало индийскую свастику усталой позы, высвободившей из-под одежды белоснежные стебельки почти детских конечностей. Павел Антонович тонул в ее акварельных неживых глазах, в чарующем холоде, наполнившем его рот, горло, легкие смертоносно-обманчивой теплотой у снежно-арочной норы молодой росомахи, уже познавшей вкус дымящегося красного пойла за тонкой перегородкой мужской груди.

— Хочешь? — спросила девушка, окуная указательный палец в гранитную вазу и поднося его к губам Павла Антоновича, — на-ка, попробуй. Распятым на кресте давали что-то подобное.

Ничего не говоря, Павел Антонович наклонился и поймал языком тяжелую морфийную каплю, сорвавшуюся с подушечки пальца девушки.

— Да-а-а-а-а — с усмешкой протянула она, — твой язык совсем не похож на человеческий, он как… у собаки.

В комнате было не продохнуть от табачного дыма. Дора и Умница устроились на широком подоконнике возле голубой китайской вазы, так как все стулья, диваны и кушетки находились во власти гомонящей публики. Царил невообразимый хаос. Все спорили, ругались, лузгали семечки, одержимо декламировали стихи, пили принесенный с собой самогон. Уже было завязалась драка между двумя студентами, повздорившими из-за шекспировской «Бури».

— Твой Просперо — обычный тиран! — с жаром доказывал первый спорщик, паренек лет двадцати. — Холодный, бездушный интеллектуал, системщик!

— А что в этом плохого?! — кричал его оппонент, парень двумя годами постарше. Он нервно мусолил во рту папиросу, вскакивал со стула, хлопал ладонями по коленям. — Нужен, понимаешь, нужен русскому народу тиран… Только угнетенный народ способен быть выразителем духовности, легкости, свободы. Как Ариэль, этот народ молод, потенциален, безумен. Он Вакх! Он Дионис! Он сама необузданность воплоти! Тиран делает его таковым! Искусство, если оно не понимаемо, если гонимо, то оно истинно!

— На кой черт нашему народу угнетение?! — не на шутку взвился первый — Ему необходима неограниченная свобода! Беспримесная! Безбожная! Не взятая, не украденная, не выпрошенная, а вырванная с мясом и кровью! Ему необходима новая эстетика… эстетика поршней, шестеренок, эстетика прогресса, замешанная на керосине, поте, спирте… Красота ревущей машины неотъемлема от красоты самого человека, она его продолжение!

— Дурак ты, Колька! Дегенерат! Не понимаешь… — отчаянно взмахивая руками, выругался парень постарше и случайно задел оппонента по подбородку.

— Что-о-о-о?! Драться лезешь?! — зашипел разъяренный Колька, сплюнул на пол и кинулся на обидчика. — Тошнит меня от всякого духовного! Понял?! Херня безжизненная это, херня!

Не известно, что бы произошло дальше, если бы дверь не распахнулась и в комнату не вошел высокий, как жердь, болезненно худой молодой человек по имени Мафарка, и громко не произнес: «Здравствуйте, товарищи, хочу передать вам пламенный привет от товарища Маринетти». Лихорадочный огонь в глазах, длинные волосы, несуразное тело, руки, изломанные какой-то странной манерной жестикуляцией.

— Таким, наверное, должен быть пророк, — восхищенно сказала Умница, обнимая Дору, — смотри, сколько в нем страсти, огня, веры, он вообще лишен признаков пола…

— Вот еще, — усмехнулась Дора, целуя подругу в ушко, — нашла себе второго Иезекииля и растаяла. Теперь тебе нужно сесть у его ног и благодарно внимать туманным футуристическим бредням.

— Не скажи, — мотнула головой Умница, — наша иудейская религия — это религия пророков. Нас Всевышний сделал избранными за то, что мы умеем их слушать и понимать язык символов, на котором эти пророки говорят.

— Ха-ха! — засмеялась Дора, — зачем же вы тогда их всех поубивали? Исайю, вон, даже пилой пополам распилили.

— Потому, — сказала многозначительно Умница, убирая черные пряди волос с лица, — что мы им верили. Если бы не верили — не убивали.

— Интересная логика, — иронично произнесла Дора, — но этого Мафарку не стоит убивать, он и сам еле-еле на ногах стоит, смотри, какой худющий.

— А я бы его убила, — засмеялась Умница, — распяла на чем-нибудь железном, на рельсах, например…

— Право же, милочка, не стоит плодить мучеников, — посоветовала Дора, — футуризм не то искусство, которое обречено на вечность.

— А что вообще достойно веков? — спросила Умница. — Лично для меня полотно Рембрандта и советская газета, которой подтерся извозчик, равновелики. Важен сам акт творчества, а не результат.