Алексей Скрипников-Дардаки - Комната мести

«С каким мечом?» — спросила я, как наивная дура.

«У меча много имен, — ответил Нганга, — у вас, белых, это ваша религия, ваша политика, ваши ядерные ракеты, ваши массмедиа, а у нас, черных, оружие одно, только называется по-разному. В Анголе — Кондобле, на Гаити — Вуду, в Нигерии — Пало — названий много. Каждый народ, племя имеет свою практику, но все сводится к одному».

«К чему?» — спросила я.

«К тому, что ты — охотник, а все остальные — жертвы. Ты — № 1 в мире. Земля вертится не ради Билла Гейтса и звезд Голливуда, а ради тебя! Ничто не может ограничить твою свободу, ни духовную, ни физическую, когда ты в беге, в прыжке, в погоне. Ты создан в процессе наслаждения, и твоя жизнь есть одна из волн оргазма, который испытывает мать-природа, когда ее оплодотворяет могущественный дух Нзамби. Сделай свою жизнь яркой, безумной, думай, что твоя волна самая сильная и мать-природа заходится в истоме, когда ты пробегаешь по ее телу. Поверь, она не забудет тебя! Она захочет повторить тебя еще тысячи раз, одарит богатством и бессмертием — она обычно платит за свои удовольствия».

«Но я так забита, измучена, — заскулила я, — как мне научиться наслаждаться?»

«Обратись к Эгунам — духам Предков, — посоветовал Нганга, — они мудры, они откроют путь».

«А если я захочу отмстить за себя? — спросила я. — Ведь я — № 1 в мире».

«Тогда позови Ангела Смерти Ндоки, он управляет темными и всесильными духами самоубийц…»

На шее Нганга висел крест, и я спросила, почему он носит его, если считает религию белых отстоем. Нганга объяснил мне, что их африканские духи свободны и могут наполнять любую символическую форму, будь то Будда, Христос или Микки Маус.

— Да, мне знакома такая практика, — подтвердил Жоан. В ватиканском архиве есть письма францисканского монаха Андреса Петита. В девятнадцатом веке он создал учение, называемое Кимбиса, в котором объединил римский католицизм, гаитянское Вуду, европейскую алхимию, азиатский шаманизм, французское масонство и даже ислам. Кстати, Папа Пий IX благословил Кимбису в миссионерских целях. Джакомо говорил, что, наверное, Папа Пий был изрядно пьян, когда это делал.

— Нганга сказал, — продолжала Эшли, — что мне для общения с духами умерших понадобится устроить алтарь в ванной комнате, потому что там есть труба, уходящая в землю. Я должна буду принести им в жертву сигару, ром, духи и еще то, что они попросят сами. Нганга предупредил меня, что ни в коем случае нельзя класть фотографии живых людей, иначе им — крышка. Я обрадовалась. Теперь я знала, как расправиться с предками.

Я знала, что у моей матери была двоюродная сестра тетя Лорэн, покончившая жизнь самоубийством, кажется, она отравилась газом. Мать категорически отказалась ехать на ее погребение, сославшись на то, что участвовать в похоронах самоубийцы ей не позволяет пастор. Я долго копалась в старых семейных фотографиях и, наконец, нашла фото тети Лорэн на пляже в Ки-Уэсти во Флориде, куда она ездила с своим бойфрендом, в которого была до беспамятства влюблена и из-за которого, по-видимому, рассталась с жизнью.

Я все сделала в точности, как велел Нганга. Выстирала белую простынь в воде с добавлением утренней мочи и духов, купила сырные ксадильи — любимое лакомство тети Лоры, отлила из отцовской бутыли немного виски, который он тайно попивал, а вместо сигары приготовила обычные сигареты. Осталось еще набрать кладбищенской земли и дождаться убывающей луны. И вот ночь избавления настала! Я встала, на цыпочках пошла к родительской спальне послушать, дрыхнут ли предки или мать, как всегда, мучается мигренью. Все было тихо. Я отправилась в ванну, заперлась, расстелила на полу простыню, зажгла черную свечку, поставила стакан виски, баночку с кладбищенской землей, выложила в форме креста ксадильи, положила фотографию тети Лоры, а рядом фото родителей. Раздевшись догола, я села перед моим импровизированным алтарем и стала читать какую-то тарабарщину на смеси креольского и конголезского, которую мне написал ни листке Нганга. Я напрягла воображение, представила тетю Лору, но вдруг услышала шлепанье босых пяток. Мать тащилась в ванну за своими таблетками. Я совсем забыла, что она хранила их здесь, в шкафчике. Моментально задув свечку и скомкав алтарь, я все запихнула в корзину для белья, но в спешке выронила сигареты.

Мать дернула дверь: «Эшли, что ты там делаешь в темноте? Сию же секунду открой!» Я повернула щеколду. Мать включила свет и вошла. Ее вид, всегда вызывавший у меня отвращение, сейчас был особенно ужасен: всклоченные волосы, перекошенное от боли лицо, мятая ночная рубаха. В приступах мигрени она сатанела, придиралась к мелочам, вопила, что я буду кусать локти, когда она умрет от рака мозга. Черными бессмысленными глазами мать посмотрела сквозь меня, потянулась к шкафчику с лекарствами и увидела сигареты.