Людвик Ашкенази - Детские этюды

— Ты его узнаёшь?

— Да, — ответила она, — я его узнаю.

Потом ты приехал на белой тележке. Вас на ней было пятеро, и это были твои первые товарищи. Все вы были красные, только девочка казалась чуть-чуть лиловатой.

Встретитесь ли вы когда-нибудь в жизни, друзья? Все вы были похожи один на другого, и у всех у вас сердце было там, где следует.

Тогда вы умещались впятером на маленькой белой тележке, — завтра, быть может, вам тесной покажется планета.

А у той девочки будут светлые волосы и загорелая шелковистая кожа, и ей очень пойдёт летнее платье с юбкой колоколом, если только к тому времени не изменится мода.

Мамы разобрали детей, а наша сказала:

— Посмотри, какие у него пальцы, как у человека, только маленькие. И глаза как у человека, и ресницы, и морщинки…

Потом она съела ещё одну румынскую сливу и сказала:

— Ну, пора, уходи!

В прежние времена в передней висели розги, а брючный ремень, помимо всего прочего, выполнял педагогические функции. Он утратил своё значение не только с изобретением подтяжек, но и с проникновением прогрессивных методов в воспитание детей дошкольного возраста.

Теперь мы применяем метод убеждения. Это трудоёмкий метод, но плоды его поразительны.

Я расскажу вам о том, как мы разбили окно. То есть не мы, а он — это было первое окно в жизни моего ребёнка. Понятно поэтому, что звон стекла на нашем дворе прозвучал подобно голосу рока. До сих пор мы ещё ничего не разбивали, не считая синего кофейничка.

Осколки лежали во дворе, и привратница наступила на них босой ногой. Это ещё более омрачило атмосферу.

— Господи! — воскликнула привратница. — Ещё и за чужими детьми смотри! А кому их воспитывать, все по собраниям сидят…

Тут мы поняли, что необходимо вмешаться.

До сих пор мы жили тихо и мирно, а что касается синего кофейничка, то он всё равно уже треснул около ручки. Но теперь к нам ворвалась, как говорится, сама жизнь.

— Ты кто? — начал я тот памятный разговор.

— Ребёнок, — ответил сын. Это он знал твёрдо.

— Видишь ли, — говорю, — я тоже был ребёнком… Ты знаешь, что я был ребёнком?

— Ты был милый ребёнок или противный?

— Постой, — сказал я, — это к делу не относится. Конечно, я был милым ребёнком… Но не в том суть! Я хочу с тобой поговорить. Тебе повезло — ты живёшь в новую эпоху, теперь с детьми разговаривают. А со мной вот никто не разговаривал. Был у меня папа, у папы был ремень…

Сын поинтересовался, какой это был ремень — военный?

— Нет, говорю, — обыкновенный ремень, но это к делу не относится… Конечно, ремень был не военный. Я говорю тебе это к тому, чтобы ты понял — теперь с детьми обращаются совершенно иначе. Вам теперь живётся как никогда. Потому что в вас видят будущее… И как ты только мог подумать, что я был противным ребёнком?

— А я и не думал, — ответил он. — Мне ты нравишься.

— Так вот, — продолжал я целеустремлённо. Такое дело. Мы вас теперь воспитываем убеждением, а вы этого не цените. Нынче дети равноправны. Мы говорим с тобой, как со взрослым, всё объясняем. Отечески, ласково… Не вертись, черт побери! Сиди прямо, когда с тобой говорят!

— Хорошо, — ответил он покорно. И выпрямился.

— То-то же, — продолжал я. — Что ты ел сегодня на обед?

Он ел картофельные кнедлики.

— Глядите! — говорю. — Картофельные кнедлики! И ты говоришь об этом так, между прочим… А ты знаешь, что были для нас картофельные кнедлики?

— Я… — говорит он, — дело в том… папа…

— Не перебивай, — говорю. — Твоё счастье, что ты родился пять лет назад. Появись ты на свет раньше, может, тебе было бы хуже… А теперь мы воспитываем тебя убеждением. Но как тебе могло прийти в голову, что я был противным ребенком?

— Папа… — снова начал он сокрушённо.

— В чём дело? Чего ты хочешь?

— Папа, — говорит он, — лучше дай уж мне сегодня подзатыльник, а то, понимаешь, я ужасно тороплюсь — мы играем в гараж…

Понятно — метод убеждения имеет свои теневые стороны.

В пятницу мы были пожарной охраной.

Я сообщал по телефону, где горит. Сын принимал сообщения потому что был дежурным, потом трубил тревогу, надевал каску и, громко трубя, выезжал с пожарной командой.