Кристин Валла - Туристы

Шон Хегарти провел на больничном тридцать дней. Врач из медпункта не обнаружил у него никаких болезней: и давление, и руки-ноги – все было в порядке. Здоровье Шона было дай Бог каждому – он регулярно бегал трусцой и следил за своим питанием. Вот только работать больше не мог! Вместо того чтобы идти на службу, он лежал в постели и что-то бормотал себе под нос, глядя перед собой застывшим, невидящим взглядом. У него не было сил ни читать, ни разговаривать с людьми и уж тем более смотреть телевизор. Целый день он проводил, уставясь в окно. Он слышал голоса, доносящиеся с реки, где проходили соревнования по гребле, слышал вой автомобильной сигнализации, слышал, как медленно проезжает мусоровоз. С наступлением вечера видимость постепенно уменьшалась, и он оставался наедине со своим отражением в темном оконном стекле. Со своей тоской. Со своим недовольным выражением. Он не желал вставать, не желал выходить из дома, пока чувствовал себя неспособным хотя бы выдавить на лице улыбку. Заготовка этой улыбки всегда была у него под рукой, и требовалось лишь повернуть выключатель, чтобы вызвать ее наружу. Теперь же она застыла, легла неподъемным грузом, с которым не справиться никакому подъемному крану, потому что она весит больше, чем весь город вместе взятый. Но он все равно справится, он же сильный человек и как-нибудь выдавит ее на поверхность, если захочет. Да вот беда – хотение куда-то пропало! Шон Хегарти не хотел улыбаться. Он не видел в этом смысла.

Отвернувшись к платяному шкафу, он смотрел в одну точку, пока не засыпал.

Юлианна почти все время просиживала в гостиной и писала. На столе перед ней лежали книжки с желтыми и розовыми закладками; работа подвигалась к концу. По утрам она теперь вставала одна, одна делала пробежку и завтракала. У Шона был плохой аппетит, он почти ничего не ел, ей приходилось чуть не насильно его кормить, и он нехотя запихивал в себя очередную тарелку фасоли или каши. Он так потел под одеялом, что смятые простыни становились насквозь мокрыми. Юлианна немедленно меняла ему белье. В этот период она была для него единственным близким человеком, она гладила его по голове и каждую ночь засыпала с ним рядом. Работа отодвинулась для нее на второе место, главным стало – быть рядом с Шоном, прислушиваясь к малейшему шороху, который он издавал, к каждому вздоху, нарушившему тишину. Эта близость наполняла Юлианну счастьем, доходившим до упоения, она даже стыдилась, что так счастлива от его страдания. Шон Хегарти стал совсем беспомощен; когда-то он был амбициозным мужчиной, теперь же у него не хватало энергии даже на то, чтобы умыться. Он стал кротким и послушным. Он невнятно бормотал, что любит ее. Слова эти были непривычны в его устах, но она все равно верила, слушала и бережно ловила каждое слово, собираясь потом, в тишине, проигрывать все это снова и снова, с разными скоростями, как старую пластинку, с годами приобретшую ценность и ставшую раритетом.

Однажды в ноябре, уже ближе к вечеру, он наконец поднялся с кровати. Юлианна занималась своей работой, когда вдруг он пришлепал в гостиную и уселся на диване. Он повертел в руке пульт управления, но так и не включил телевизор. Юлианна отложила ручку и подошла к нему. Он был весь сонный и скучный. Она опустила голову ему на плечо, глядя на молчащий экран. Он убрал ей за ухо выбившуюся прядку волос.

– Все кончено, – сказал он.

– О чем ты?

– Все кончено, и больше нечего делать. Я все получил, что хотел.

Он плотнее закутался в халат и подтянул под себя ноги. Голос звучал тускло, взгляд был угасший. Юлианна взяла плед с подлокотника и укрыла его. Вскоре он заснул и пролежал несколько часов, подремывая, как кошка.

Постепенно он начал возвращаться к жизни. В нем просыпался старый, энергичный Шон. Утром он вставал, принимал душ и одевался. Бродил по квартире. Стоял у окна и смотрел на улицу. Однажды утром он сидел в гостиной, глядя ей в спину. Она медленно обернулась, почувствовав легкое раздражение.

– В чем дело, Шон? – спросила она.

– Мне скучно.

Она не успела ничего предложить. Шон сам занялся мытьем посуды, потом вымыл холодильник и кухонные шкафчики. Он расставил по алфавиту компакт-диски и книги, сменил белье на кровати и перемыл полы во всей квартире. Была еще только осень, но он решил, что пора вырвать оставшиеся цветы из ящиков на балконе. Он навел порядок в шкафах и разложил одежду аккуратными стопками, как делала мама. Он часто веселился, находя забытые вещи, сувениры и почтовые открытки. В одном из ящичков ночной тумбочки он обнаружил письма от какого-то незнакомого мужчины и пришел в гостиную со всей пачкой в руке.