Оказалось, Луэллина хотели посадить в тюрьму за то, что он убил человека.
Мало того, что он бывший латинист в заштатном колледже, а вовсе не спившийся итонский гений, как я думала, он — убийца, чудом не загремевший в Холлоуэй или Белмарш. Его признали душевнобольным, лечили три месяца и уволили из колледжа, без права преподавать, без права водить машину!
Разумеется, это был несчастный случай: он совершил ошибку на повороте неподалеку от Свонси и врезался в машину какого-то приморского жителя. Но это была не просто ошибка он был слегка echaufe , красивое слово, правда?
Вернее, он был здорово навеселе, а еще вернее — он сел за руль вдребезги пьяным, поздно вечером, после вечеринки с друзьями, просто потому, что привык ночевать дома . Луэллина увезли в больницу с поврежденным глазом, а того уэлша — с переломанными костями и травмой головы. Через год он умер, так и не поправившись, оставив жену и двоих детей.
После этой истории наш Луэллин немного помешался, сказал Белое Сердце со скучающим видом, то есть не то чтобы совсем, но временами на него находит такое, что словами не описать. Его держат в конторе только лишь потому, что он не просит прибавки и соглашается работать по воскресеньям. Но это ненадолго, сказал Уайтхарт, в последний раз он исчез на целых две недели, пришлось искать замену для шести учеников — так что мы его непременно уволим.
Милая тетя Джейн, я чуть не вышла замуж за полуслепого пьяницу с уголовным прошлым!
О да, я знаю, что ты скажешь . It's no use pumping a dry well.
Но, тетя, как трудно представить свою жизнь без Табиты Элдербери, ведь я так дивно все придумала! В августе я приеду в Уорсал и расскажу все в подробностях.
Теперь же меня заботит только одно — что ему ответить, если он снова попросит присмотреть за азалией?
1980
Есть трава имея, на коне ездить смело, и на воде не бойса — не утонешь и в погоду, но на верх выдешь воды, а хотя и весь день стой в воде студеной — не озябешь, или хоть сиди в ызбе в дыму черной — не задохнетса.
А что дом, что Абергуайн? — просо июльского дня, пересыпающееся в ребристых стеклах гостиной, запах льняного масла, две столовые ложки утром и одна на ночь, подсохшая красноватая канитель вереска на обрыве, печь с зелеными изразцами и два надутых гипсовых ангела под потолком — у одного половина ноги осталась в маминой спальне, за перегородкой.
Муравьиная нитка на нагретой за день террасе, летящие в лицо семена крестовника, тяжелые страшные шершни, густой рисовый туман в горлышке флакона, найденного на комоде, что там было написано — Joe? Joelle? горячие мальки в просвеченной солнцем воде, горечь сосновых иголок, зачем-то нужно их жевать, рассыпанный по полу мамин стеклярус, попадет, вот уж попадет!
Что Абергуайн? — ночной топот антоновки в саду, теплое хлебное колесо в мятом пергаменте, его шлепают на стол и говорят, что у Кроссманов подорожало, провисшие под дождем бельевые веревки, простыни, простыни, осовевшие оспинки ос в гречишном меду, русские слова, за ночь слипающиеся в голове, — солод, лодка, холод, олово.
На столе вишневая мокрая мезга в домотканых мешочках — проступившие на холсте пятна пугают маленькую Сашу, а большая розовая Дейдра смеется, крепкие розовые руки отжимают, выкручивают, водяная пыльца стоит над травой, когда парадный газон поливают из шланга, черный шланг прыгает в руках, будто ожившая рыба со скользким названием eel , ее привозят с озера Лонг Неф и коптят на длинных глиняных ребрах в сарае.
Штопаные сети на берегу, растянутые на кольях, шелковистый кокон зимы, паутинный редкий снег, от него песок кажется грязнее, а раковины хрустят громче, цыпки и бриллиантовая зелень, на ночь мама поет: смелют небесные лопасти двадцать четыре зерна нам просыпаться ли попусту спи высыпайся до дна , а папа не поет никогда, он рассказывает про белые камушки Гретель и крапивную кольчугу, про кольчугу — неправда, Саша наутро пробует сплести такую и долго потом страдает.
Клейкие афиши на тумбах в верхнем городе — чья-то сорванная летняя щека, половина улыбки, расколотый колокол на задах церкви — в нем живут голые ящерицы с раздвоенными языками, зазубренный засов садовой калитки — чтобы открыть, нужно встать на камень, барбарис и мошкара, облупленная луковка купола — православный храм в Кардиффе, мама поднимает Сашу высоко, неловко прижимая животом к чугунному кругу, залитому воском, — ставь свечку! но тонкая палочка не втыкается в кружок, норовит выскользнуть, пресный вкус просвирки на языке, что там еще?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу