Зэди Смит - Белые зубы

С точки зрения Маркуса, наука и научная фантастика были похожи на два корабля, разминувшихся в ночном тумане. Робот у фантастов — даже у его сына Оскара — на тысячу лет обгоняет тех роботов и тот искусственный разум, которые удалось создать ученым. У Оскара воображаемые роботы могут петь, танцевать, разделять его радости и страхи, а в Массачусетском технологическом институте несчастный технарь медленно и кропотливо учит машину воспроизводить движения одного-единственного человеческого пальца. Вместе с тем простейшие биологические факты, например устройство обычной клетки животного, не составляют загадки разве что для четырнадцатилетних подростков и ученых вроде него самого; первые рисуют их в школьных тетрадях, вторые пытаются внедрить в них чужеродную ДНК. Между этими двумя полюсами, как представлялось Маркусу, плещется океан идиотов, заговорщиков, религиозных безумцев, самонадеянных писак, борцов за права животных, студентов-политологов и прочих разновидностей фундаменталистов, которые вдруг ополчились против дела всей его жизни. В последние несколько месяцев, когда Будущая Мышь привлекла общественный интерес, ему пришлось убедиться в том, что эти люди действительно существуют во множестве, и это было так же сложно, как поверить, будто в глухом уголке сада водятся феи.

— Они кричат о прогрессе, — девушка вдруг разволновалась и перешла на визг. — О новом слове в медицине и бла-бла-бла, но суть в том, что если станет известно, как убирать в человеке «нежелательные» качества, то неужто какое правительство этим не воспользуется? И что значит «нежелательные»? Попахивает фашизмом, не так ли? В общем, книжка хорошая, но в итоге думаешь: куда нас это заведет? Кругом будут сплошь голубоглазые блондины, а детей можно будет заказывать по почте? Будь вы индусом, как я, вы бы тоже забеспокоились. Плюс заражают бедных зверушек раком, а кто они такие, чтобы вмешиваться в мышиное устройство? Как можно моделировать смерть животного? Это все равно что соперничать с Богом! Лично я исповедую индуизм. Я не фанатичка, нет, но я верю в то, что жизнь священна. А эти люди программируют мышь, просчитывают каждое ее движение, решают, когда ей рожать детенышей, когда умирать. Это противоестественно.

Маркус кивнул, пытаясь скрыть скуку. До чего же невыносимо ее слушать. В книге Маркус даже словом не обмолвился о евгенике — это была не его область, и он ею никогда особенно не интересовался. Тем не менее девушка умудрилась прочесть книгу исключительно под углом прозаичнейших достижений в области рекомбинации ДНК — генной терапии, протеинов, рассасывающих тромбы, заменителей инсулина — и выудить из нее полный комплект стандартных неофашистских газетных страшилок: безмозглые человеческие клоны, генетический контроль над сексуальными и расовыми характеристиками, мутация болезней и так далее. Из всех глав только одна глава про мышь могла бы вызвать подобную истерику. Именно к ней отсылало название книги (тоже настоял агент), и именно она заинтересовала СМИ. Теперь Маркус отчетливо понял то, о чем прежде только догадывался: люди читают его книгу только из-за мыши. Ни одна другая его работа не вызвала подобного ажиотажа. Читателей взволновала предначертанная судьба мыши. Им не пришло в голову, что речь в книге идет о таких вещах, как возникновение рака, протекание репродуктивного цикла, замедление процесса старения. Главное, что будет с мышью. Этот неестественный интерес к животному не переставал поражать Маркуса. Похоже, люди не могли взять в толк, что данная мышь — образец, биологический фрагмент эксперимента, касающегося вопросов наследственности, болезни, бессмертия. Скандал вокруг мыши был, похоже, неминуем. В «Таймс» появилась фотография трансгенетической мыши из лаборатории Маркуса и статья о борьбе за получение патента. Маркус и редакция газеты получили тонну гневных писем от столь полярных адресатов, как Консервативная женская ассоциация, Лобби по борьбе с вивисекцией, «Нация ислама», пастор беркширской церкви Святой Агнессы и редколлегия радикального еженедельника «Schnews». Нина Беджум позвонила ему и сказала, что в следующей жизни он будет тараканом. Болезненно чуткий к газетной шумихе «Гленард Оук» отозвал свое приглашение выступить в его стенах на Неделе национальной науки. Его собственный сын, Джошуа, до сих пор с ним не разговаривал. Всеобщее безумие потрясло Маркуса до глубины души. Сам того не желая, он породил в людях страх. А все потому, что публика, как Оскаров робот, натри головы выше Маркуса: она просчитывает партию до конца, пытается предугадать результат исследований, размышляя о зомби, клонах, запрограммированных детях и генах гомосексуализма. Разумеется, он отдавал себе отчет, что в плане нравственности действует наудачу, но это касается всех ученых без исключения. Ведь приходится пробираться на ощупь, не ведая о последствиях, не зная, какую тень отбросит твое имя, чьи тела лягут у порога. Разве, вспахивая по наитию новое поле, можно быть уверенным в том, что удастся войти в свой и следующий века, не запачкав руки кровью? Что же, все бросить? Заткнуть рот Эйнштейну? Связать руки Гейзенбергу? [87] Гейзенберг, Вернер (1901–1976) — лауреат Нобелевской премии по физике (1932). На что тогда можно рассчитывать?