Сентиментальные рассказы

— Тебе с нами, наверное, неловко? — послушав ее молчание, предположила старушка. — Мы понимаем, это ничего, тогда с собой что-нибудь возьми. Я вот тебе целую булочку дам, моим хватит, много ли нам надо…

Она полезла в тот самый пакет, в котором Настя и отдала ей рулеты с маком, вынула один, протянула на ладони.

— Нет, я есть не хочу, спасибо большое, — с трудом сказала Настя. — Мне бы водички немножко… И можно я с вами просто так посижу?

Безногий мужик, упираясь кулаками в картон, качнул себя в сторону, освобождая ей место. Однорукий взял бутылку воды и сунул ее в руки слепому. Слепой стал откручивать пробку. Настя села на край картонного настила, взяла протянутый ей пластиковый стаканчик с водой и стала слушать, как крошечная старушка утешающее говорит тонким детским голосом, что все проходит, и не надо горевать, им-то еще ничего, они друг другу помогают, у других-то и не такое бывает, а ничего, живут, а если будет совсем туго — так ты, девонька, не стесняйся просить, люди хорошие, добрые, только если не попросишь — так сами могут и не заметить, но и это ничего, душа-то у всех есть… Так что все будет хорошо, главное — верить надо, чтобы душа не выгорела, в пустой душе злоба поселяется…

Через десять минут Настя поблагодарила всех за воду, поднялась с картонного настила, попрощалась и пошла работать, чувствуя острую жалость почему-то к Тамаре Георгиевне.

Нина Алексеевна побродила по вокзалу, нашла платный туалет, чистенький, даже нарядный, с зеркалами. И горячая вода была. Умылась там, причесалась, подкрасила губы и брови, одобрительно оглядела себя в зеркале. Хорошо выглядит. В брючном костюме немножко непривычно, она раньше не носила брюки. Оказывается, ей очень идет брючный костюм. И стрижка очень идет, напрасно она столько лет с косой мучилась. И маникюр ей идет, от природы ногти-то красивые, просто не следила никогда, все не до того было. С такой жизнью не до маникюров…

Нет, о такой жизни не надо было вспоминать. И так у нее внутри все трясется, как от озноба. Уже вторую неделю, с тех пор, как решила ехать, — так и трясется. Она думала, что за столько-то лет успела привыкнуть и смириться. А вот трясется все внутри и холодеет. И дышать трудно.

Надо выйти на свежий воздух, погулять, подышать, придти в себя. Все равно слишком рано еще, нельзя же заявляться в гости в такое время. Или ничего? Она все-таки не с пустыми руками, она с таким хорошим гостинцем, что любой обрадуется. И гостинцу обрадуется, и ей обрадуется. Она никого не будет стеснять, поживет денька три, погреет душу — и домой, жить дальше своей такой… вот такой своей жизнью. Ей трех деньков хватит до конца жизни.

Нина Алексеевна вышла из здания вокзала, поежилась от утренней прохлады, вынула из пакета вязаный палантин и завернулась в него так, как научила ее соседская Оксанка. Оксанка приезжала к родителям часто, почти каждый год. Хорошая девочка. Хотя она ведь в областном центре живет, а не в столице за тридевять земель. А час на автобусе — что ж не приехать-то? Можно было бы даже и два раза в год.

Ее опять начало трясти. Надо просто походить туда-сюда, успокоиться. Подумать, какие первые слова при встрече сказать.

— Мадам! — раздался голос прямо за ее спиной. Она сначала даже не поняла, что это к ней обращаются. Народу рядом было много, и мадамы в толпе попадались. Но голос приблизился и повторил почти над ухом: — Мадам! Вам жилье нужно?

Нина Алексеевна испуганно обернулась, прижала сумку к груди обеими руками и молча уставилась на толстого небритого мужика в мятых штанах и не очень чистой ветровке омерзительного желтого цвета. От мужика разило перегаром.

— Жилье вам нужно? — повторил мужик вполголоса, наклоняясь ближе к Нине Алексеевне. — У нас хорошая квартира, все удобства, не так далеко, на Алексеевской. Комната на сутки — полторы тысячи. Если на неделю или больше — можно и скостить. Вы ведь приезжая?

— Приезжая, — с трудом сказала Нина Алексеевна. — Я к сыну приехала.

— А, — разочарованно сказал мужик, сразу теряя интерес. Постоял, рассеянно оглядываясь по сторонам, и равнодушно спросил: — Вы откуда приехали-то?

— Из Курска… — Нина Алексеевна изо всех сил старалась говорить так, чтобы не заметно было, как внутри у нее все трясется.

Мужик оживился:

— А у меня там мать живет. То есть, не в Курске, а в деревне под Курском… как ее… забыл название. Она с этой стороны, то есть ближе к Москве. Вы эти деревни знаете, которые ближе к Москве? Какие-то названия у них странные всегда. Никак запомнить не могу.