Элисон Лури - Иностранные связи

Но Фред думал, что он и вправду особенный, — и торжествовал.

Недолго же длилась его радость. Сейчас Фред ходит взад-вперед по холодной, полупустой платформе лондонского метро, а в ушах у него снова звучат недавние слова Джо, Дебби и других приятелей и родственников, кое-кто из которых не постеснялся поздравить Фреда, когда его брак развалился. Большинство из них с самого начала были от Ру не в восторге. Им казалось, что она не та девушка, в которую мог бы всерьез влюбиться Фред, и они поздравляли его с выбором только из вежливости.

К примеру, отец Фреда сказал: «Недурна, спору нет. И кажется, очень добрая девушка. На ее фотографиях мексиканских трущоб видно сострадание. Человек она прямой, говорит что думает. Будьте счастливы». Ру снимала сезонных рабочих-мексиканцев на севере штата Нью-Йорк, но Фред уже устал исправлять подобные ошибки отца — тот привык мысленно отгораживаться от любого общественного зла.

Фред вспомнил и тогдашние слова Джо и Дебби: «Те фотографии, что Ру делала на дискотеке, очень необычны. Видно, что она свое дело знает». — «Сил ей, похоже, не занимать». — «Занятное было у нее платье, с красной вышивкой и все в блестках — албанское, что ли?» — «Она очень похожа на одну студентку из Нью-Йорка. Мы удивились, когда узнали, что она выросла в Коринфе».

На самом деле это значило, что Ру слишком беспокойна, шумна, чересчур интересуется политикой, ведет богемный образ жизни и еврейка к тому же. Между прочим, Джо и сам еврей, но совсем другой породы: отшлифован Принстоном, эрудирован, скромен.

Большинство родных Фреда и многие из его друзей по аспирантуре рады, что Ру, как выразился один из них, «сошла со сцены». И убеждены — или, по крайней мере, надеются, — что она больше там не появится, а останется навсегда в странном, мрачном мире своих фотографий. И только мать Фреда, напротив, от всей души желает, чтобы ее сын и Ру помирились. Вероятно, не хочет нарушать семейные традиции. Фред помнит, как мать говорила совсем по другому поводу со спокойной гордостью: «Ты знаешь, милый, в нашей семье до сих пор не было ни одного развода». Но это не единственная причина, мать с самого начала искренне привязалась к Ру, несмотря на то что они совершенно разные: Ру — богемная, шумная и все такое прочее, а Эмили Тернер — настоящая леди, с безупречным вкусом, с ровным, приятным голосом.

Ру тоже привязалась к матери Фреда, хотя и не сразу.

— Подумаешь, дождь идет. И что с того? Хочу прогуляться, — заявила она, когда в первый раз гостила у родителей Фреда, как только осталась с ним вдвоем. — У вас всюду такие строгости — шагу нельзя ступить… А мама у тебя что надо. Поселила нас для приличия в разных комнатах, зато с общей ванной. И разумеется, красавица — почти как ты. — Ру нежно прижалась к Фреду. — Спорим, что приключений у нее было хоть отбавляй.

— То есть как — приключений? — Фред, ласкавший левую грудь Ру, замер.

— Ну, романов и всего такого прочего. Не то чтобы много, — поправилась Ру, увидев, что Фред изменился в лице, — но наверняка достаточно. Будет что вспомнить в жизни. В этом доме без них нельзя — умрешь от скуки.

— Что ты, мама не такая! — возразил Фред, но тут же, впервые в жизни, представил мать в роли неверной жены — и понял, что для этой роли она прекрасно подходит. А память сама подсказывала ему возможных любовников. К примеру, приезжий профессор-историк, с которым мама всегда танцевала на вечеринках, а отец мрачно острил на его счет. А еще тот старик, который заведовал конюшней, — в семье даже шутка ходила о том, что он влюблен в маму. Вспомнился и такой случай (Фред тогда был совсем маленький; сколько же ему было — четыре? пять?): у них в столовой сидит какой-то дядя, чинит тостер, и Фредди на него злится, а мама, в красном свитере, стоит слишком близко к незнакомому дяде, и Фредди злится на маму… Что же это такое было? Нет, ничего особенного. Его родители очень счастливы вместе. — Если бы она захотела, то могла бы, но…

— Ладно, ладно. Считай, что я ничего не говорила. Она твоя мать, и для тебя она чиста, как статуя Девы Марии у вас в церкви. Может быть, она такая и есть — откуда мне знать?

— А у тебя полно предрассудков, — сказал Фред, обнимая Ру. — Нет у нас в церкви никаких статуй Девы Марии — сплошной абстракционизм, все на современный лад. Надевай пальто, пойдем покажу.

Хотя со дня их знакомства прошло уже три месяца, Фред был по-прежнему опьянен Ру — и не только ее телом. Ру была для него как зелье, расширявшее границы сознания; рядом с ней он обостренно воспринимал окружающий мир, все казалось непонятным, чуждым и в то же время странно знакомым. Волшебство началось с фотографий Ру, но дело было не только в них. Сначала в присутствии Ру, а потом и когда ее не было рядом, Фред начал замечать, что рабочие на ферме, изможденные и морщинистые, похожи на готические деревянные скульптуры, а танцоры на дискотеке будто сошли с картин Фрэнсиса Бэкона: бледные, с искаженными криком лицами, в неестественных позах. Ему стало казаться, что ворота университета — это застывший железный цветок, а университетское начальство — точь-в-точь куры и индюки на птичьем дворе. Более того, Фред знал, что это не просто игра воображения, что теперь он видит жизнь как она есть — такой, как Ру: нагой, прекрасной, полной смысла.