Роман Сенчин - Абсолютное соло

Игорь наливает еще на пару глотков. Выпив и не почувствовав вкуса вина, слепо смотрит на циферблат будильника. Красная тонкая стрелка равномерно отщелкивает секунды. Другая тонкая – желтая – замерла на цифре «шесть». В шесть утра будильник заворкует, совсем негромко, но раздражающе, и будет ворковать, пока Игорь не встанет с кровати, не подойдет к столу, не переключит на «off» вместо «on». Потом оденется, умоет лицо, глотнет кофе и – подметать площадь вокруг «Ломоносовской». И послезавтра так будет, и дальше…

На его глазах начнет оживать город, откроются ларьки и тонары, нагрузятся всякой всячиной прилавки рыночка. На станцию потянутся ручьи заспанных, несвежих людей, и из станции наружу ручьи таких же, нет, немного, может, бодрее, успевших проснуться за время поездки в метро, подъема по эскалатору. А он, Игорь, будет шёркать метлой по асфальту, гнать к контейнерам окурки, обрывки, обертки, а за спиной тут же появится новый, никогда не иссякающий мусор…

Зачем-то (может быть, чтобы разбить это однообразие невеселых мыслей) вспомнилось, как в последний раз ехал в метро. Недели три назад, еще в сентябре… Убрал участок, помялся возле рынка, ожидая, что позовут что-нибудь помочь, и, не дождавшись, зашел в фойе станции, купил два жетона, один тут же сунул в щель турникета… Долго гулял по центру, прошел Невский от Площади Восстания до Адмиралтейства и почти так же обратно, разглядывая рыхлые, обесцветившиеся от пыли, зато щедро украшенные рекламными щитами дворцы. Потом хлынул дождь, Игорь заскочил на «Маяковскую» и поехал домой. Поезд был один из последних, почти без пассажиров. Машинист гнал во всю мочь, вагон трясся, болтался, колеса бешено, оглушительно колотились о рельсы. Напротив Игоря сидел мужчина с девочкой на коленях. Девочке лет пять-шесть, тоненькая, миниатюрная, а лицо по-детски пухлощекое. Раскрыла книжку и громко, с выражением, перекрывая грохот колес, стала читать: «Эй, не стойте слишком близко! Я – тигренок, а не киска!» А мужчина смотрел ей в макушку, и лицо у него было умиленно-грустное и нежное, словно он вот-вот завсхлипывает, сожмет девочку в объятиях до хруста костей… Разведенный отец везет дочку матери, своей бывшей жене, после отведенного на общение с ребенком дня.

На «Елизаровской» вошла женщина. Полная, немолодая, коротконогая, с жидкими, завитыми в колечки волосами. Очень пьяная, но одета хорошо, и видно, что выпивать не привычна. Отворачивалась от людей, прятала лицо, глядя в стекло дверей. В руке, головками вниз, букет из трех розочек, а колготки по внутренним сторонам ног – сырые… Игорь тут же нарисовал и ее историю, и тоже не благостную. Вот отмечала день своего рождения в кругу сослуживиц, перепила сухого вина или шампанского, неприятность случилась… не дотерпела до дому. Сейчас ей тошно и стыдно, она противна себе… Какой это у нее такой день рождения? Вряд ли первый и тем более вряд ли последний. И еще так долго до старости, до горькой, страшной и все же с нетерпением и непонятной надеждой ожидаемой пенсии.

Пенсия, пенсия… А ведь она реальность. И ему, Игорю, тоже когда-нибудь начислят ее, четыре-пять сотенок в месяц. Интересно, ее теперь носят по квартирам или где-то надо самому получать?.. Да и начислят ли вообще? Хм, у него и трудовой книжки нет до сих пор. Когда куда-нибудь устраивался работать, даже на завод ЖБИ, ее не требовали, а он и не задумывался, чтоб завести. Теперь же вот вдруг испугался – ведь нужен стаж, какая-то непрерывность, еще разное там… Далеко, далеко, а протечет жизнь, и будешь у метро сидеть, каждому кланяться, чтоб мелочишки кинул в коробочку… Надо хотя бы у администраторши поинтересоваться, где вот сейчас работает, как завести книжку…

Что, сколько? Двадцать минут двенадцатого. Ох, столько в башку поналазит, когда ждешь… Двадцать минут, девочки нет… Глаза слипаются, сладкий, теплый портвейн укачивает сознание, наполняет тело приятной, какой-то густой, вязкой тяжестью. Мозг тоже устал, эти мысли о пенсии, о метро, они были как сны. Ложиться, что ли…

Игорь встряхнулся, наполнил стакан. Резко, словно плохую водку, швырнул портвейн в себя, шумно выдохнул. Несколько раз прошел по комнате от двери до окна. Остановился над кроватью. Она тянула к себе, обещая отдых. От чего отдых? И не будет ведь никакого отдыха, будет очередное разлепление глаз под воркотню будильника, кряхтение, зевание, матюгание шепотом… Как избитый каждое утро…

Отвернулся от кровати, ткнулся глазами в стол. Надо бутылку закупорить, отнести стаканы. И, черт с ним, ложиться. Обманула диспетчерша с ласкающим голоском… Хе-хе, ну а что ты хотел! Или много заказов, или действительно не нашли, а скорей всего – это знак, что и дальше будет вот так, вот так, как всё это последнее время. Одиночество, работа, убогая комнатенка, а в остальном – обломы.