Иосиф Гольман - Счастье бывает разным

Но она все равно думала.

За все это время Басаргин не позвонил ей ни разу.

Чистов звонил каждый день, утром и вечером.

Она ему не ответила.

Тоже, соответственно, ни разу.

Катюха позвонила мне уже под вечер, в первый раз за лето, наверное. А то и за весну. И все равно я очень обрадовалась: как тогда, в школе, влюбилась в эту девчонку с атомным двигателем внутри, так до сих пор и люблю.

Сразу скажу, любовью подруги, а не ныне новомодной, однополой. Наверное, мне в ней нравится все то, чем меня обделила природа. Она — стройная. Я, мягко говоря, не очень. У нее красивое лицо с классическими чертами. У меня — классическое лицо сорокачетырехлетней измученной жизнью россиянки, похожее — как сказал какой-то умник из телевизора, на кол бы его, — на картофелину.

Наконец, Катюха — прирожденный лидер, а я способна командовать только собой. Вон дал мне шеф помощницу, так она в рабочее время шарится по магазинам, а я теперь пашу за двоих.

Короче, Катюха приехала через полчаса. По-хорошему мне бы надо было перенести встречу, но тогда я могла бы долго ее не увидеть. Так что, наплевав на свои собственные проблемки, я бросилась встречать подругу.

Она вошла, и я, в который уж раз за свою долгую жизнь, восхитилась Катькой.

Вот дает же людям Бог, а? Жаль только, что не всем. Талия тонкая, попа чуть не бразильская, грудь как у кинозвезды.

Катюху я люблю не меньше себя, но, если честно, все равно это несправедливо. Ведь ее вечно влюбленному — в нее же — мужу, по-моему, глубоко безразлично, как она выглядит. Потому что Вовчик Чистов безвозвратно утонул в Катькином очаровании едва ли не с детсадовского возраста. Я ж помню, как он за ней бегал. А велела бы ползать — ползал бы. Мне даже его жалко было. Особенно когда Катюха увлеклась неким сибирским самородком, этаким живчиком, только уже не с атомным, а с термоядерным двигателем внутри.

К счастью для Вовчика — да и для Катюхи, наверное, — между ними произошла неуправляемая цепная реакция, и они разлетелись навсегда.

Точнее — я так думала, что навсегда.

Потому что Катька сварила кофе — она без него не жилец — и одной фразой взорвала мне мой утомленный мозг.

— Я ушла от Чистова, — сказала она.

— Мать, ты охренела? — заботливо осведомилась я.

— Так вышло, — не стала вдаваться она в подробности.

Я сразу поняла, в чем дело.

У нас на работе аж две такие истории одновременно. Явление первой любви во вторую молодость.

— Тот сибирский товарищ? — спросила я.

— Он, — вздохнула она.

— Ненадолго, — сказала я.

— Знаю, — спокойно ответила Катюха. — Теперь уже знаю.

После чего в голос разревелась.

Я чуть не умерла от страха. Чтобы Катька ревела? Да она и в детстве не знала, что такое слезы. Я-то сразу пускала сопли, чтобы мальчишки отвязались. Да и сейчас могу прослезиться от книжки или фильма. Но Катюха — человек-кремень!

Я бросилась ее обнимать, жалость переполнила мое сердце, но что я могла еще для нее сделать? Накапать валерьянки — наконец пришла здравая мысль в голову доктора медицинских наук.

Я встала на табуретку, чтобы дотянуться до аптечной полки, к счастью — низенькую. К счастью — потому что эта низенькая сволочь издала гадкий звук и предательски подогнула две ножки сразу.

Я чудом не упала, иначе проблемки враз могли бы стать проблемами — пацан в моем животе нагло изъявил недовольство моими же вынужденными телодвижениями. Думаю — ножками изъявил. И тоже, наверное, двумя сразу.

— Что с тобой? — теперь уже Катька забеспокоилась, даже рыдать перестала.

— Ничего особенного, мальчик зашевелился, — опустив долу глаза, скромно ответила я.

— Какой мальчик? Ты беременна? — не поверила Катюха.

— Ну, власть же призвала к повышению рождаемости.

— Ох, умница ты какая! — завопила Катюха и бросилась мне на шею. — А мне ни слова не сказала, — укорила через секунду, пережив уникальный для данного индивидуума приступ нежности.

— А ты ж не звонишь, — не удержалась я. — Не пишешь. Ведешь себя, как член правительства.

— Не язви, ребенок злой будет, — уже деловито сказала она. — Значит, так. Что у тебя с деньгами, с тряпками, с врачами?