Иосиф Гольман - Счастье бывает разным

— Как жизнь? Как детки? — спросила я.

— Все, в общем-то, неплохо, — ответила она. Но глаза были какие-то невеселые.

Я не стала лезть ей в душу, спросила только про Вовку Чистова — такой же он сумасшедший папашка, как раньше, или подуспокоился.

— А мы с Вовой расстались, — огорошила меня Катерина. И по ее заблестевшим глазам я поняла, что эту тему сейчас лучше не трогать.

Катенька сидела за столиком прямая, красивая, молодая.

А мне хотелось, как тогда, в полутемном пустом спортзале, обнять мою маленькую глупую Катюху, прижать ее к груди и дать выплакаться, а потом еще раз попросить внимательнее смотреть по сторонам и не гоняться за верхней ступенькой пьедестала почета.

Через полчаса мы расстались.

Я долго смотрела ей вслед и просила Бога, чтоб он открыл ей глаза и послал удачу.

Майка шла к месту встречи, как к месту казни.

Вроде все уже решено, все сказано. Но как вспомнит недоумевающие Сашкины глаза — и половины решимости как не бывало. Он ведь хороший, ее Сашка. Добрый. И любит ее по-настоящему — настолько, что уже третий день не ходит вечером в клуб. Правда, на лекции пока тоже не ходит, говорит — начнет с понедельника. Прямо этими словами.

Папик когда-то — еще в детстве — назвал их формулой неудачника . И надо сказать, чертовски неприятно слышать формулу неудачника от собственного мужа.

Вот почему Майка пока осталась жить на новой «старой» квартире. И вот почему на сегодняшней встрече — оценив, видать, ее судьбоносность — будет присутствовать Сашкин отец, Николай Андреевич. Майке даже слегка неудобно — она представляет его загрузку. Но вот счел нужным, выбрался из Москвы, хотя и всего на один вечер. Двадцать часов полета на два часа в ресторане. Приличное обременение для любых переговоров. Впрочем, сынок у него единственный. Однако Майка все равно испытывает уважение к поступку Николая Андреевича. Хотя, может, лучше бы он больше времени уделял Сашке раньше, тогда бы и такие перелеты не понадобились.

Сама же Майка пока живет по ею же выработанному жесткому плану.

Для начала съехала из роскошной квартиры, которую Сашка получил от отца к началу учебы и адрес которой уже известен всей русскоговорящей золотой молодежи Нью-Йорка. Вот почему заниматься там было просто невозможно — тусовка шла круглосуточно, лишь на время мажоры выкатывались на своих «мерсах» и «БМВ» в какие-то пафосные, но от этого не менее злачные места.

Однажды Майка не выдержала и предложила тусовщикам немедленно убираться восвояси, со всеми своими бутылками, сигарами и понтами. Так ее демарша сначала даже не заметили, а заметив, все внимание сконцентрировали на Сашке. Он же хозяин. А она — всего лишь его жена. Сашка, попав в неловкую ситуацию, как всегда, начал глупо улыбаться и пытался пустить дело на самотек. И лишь когда Майка сказала, что в противном случае квартиру покинет она, народ потихоньку разошелся. А любимый стал ныть и нести всякую хрень, что, мол, так себя в обществе не ведут, что это плохой пиар и что все должны жить дружно, особенно вдали от Родины. Это еще сильнее взбесило Майку, потому что настоящая Родина большинства Сашкиных друзей — в заднице. Ибо они — паразиты по определению, то есть родственники глистов.

Новое ее жилье было на порядок менее комфортным. Хотя — грех жаловаться. В стандартном двухэтажном бруклинском домике из темно-красного кирпича ей выделили комнату. Даже скорее квартиру, потому что вход в нее отдельный, со двора. Теоретически это хозяйственное помещение. Но все восемь деток Дворы-Леи уже давно выросли. У двух из них — дома по соседству. Так что площадь освободилась.

Майке там кажется очень уютно. Семь ступенечек вниз — счастливое число. Окна тоже есть, просто начинаются прямо от земли и выходят в крошечный задний дворик. Метров двадцать квадратных, не больше. Но восемь сортов замечательных роз Майка там насчитала, при том что садовника, как и любой другой прислуги, в этой весьма состоятельной семье не было.

Встретили ее замечательно.

Двора-Лея и ее муж, Исаак, очень обрадовались. Дети — тоже. Двое, которые живут рядом, уже забегали поздороваться. Двора-Лея приняла живейшее участие в ее положении, так что телефончики русскоговорящих акушеров и гинекологов, привезенные папиком, не понадобились: у Дворы были свои связи, основанные на личном богатом опыте.

Забавно, что оба врача, которым она показала Майку, были с русскими фамилиями — точнее, белорусской и украинской: Борткевич и Данько. Оба оказались евреями, Майка теперь четко разбирается в этом вопросе. В еврейских домах на косяке входной двери висит мезуза — такой цилиндрический пенал с вложенным в нее текстом из Торы: она, по мнению хозяев, оберегает дом от всех напастей.