Ирина Велембовская - Женщины

Екатерина Тимофеевна добралась до самого больного. Дуська сидела притихшая, как побитая. Но Екатерина Тимофеевна решила бить до конца.

— И еще скажу: койка ей в общежитии завтра же будет обеспечена. А станет работать как следует, комнату выхлопочу. Во всем помогу. Может, то из нее сделаю, чего из тебя, дуры, сделать не сумела…

— Что ж, делай, — тихо сказала Дуська, встала, надела шубку, ушла.

Дня за три перед Новым годом, выходя из своей квартиры, Екатерина Тимофеевна нос к носу столкнулась с Алей. Та несла что-то завернутое в платок.

— А я к вам… Мне вот мать двух петухов прислала. А зачем они мне? Возьмите, они хорошие, молодые…

— Сама ты петух! — покачала головой Екатерина Тимофеевна. — Богатая какая: не нужно ей!

Она видела: Аля хочет отблагодарить чем может. И не взять — значит обидеть. Нашла выход:

— Приходи ко мне Новый год встречать. Зажарим твоих петухов, посидим, по рюмке выпьем. Компания у нас, правда, вдовья, но авось не соскучишься.

Под праздник, еще семи часов не было, Аля уже явилась. В новом шелковом платке, круглолицая, забавная в своей торопливости.

— А майонез этот у нас в деревне тоже продают, — заявила она, помогая делать винегрет. — Только мама у нас им брезгует, маслом заправляет. На этот счет она у меня отсталая. И технику не признает: я хотела электрическую печку купить, а она ни в какую. «Это, — говорит, — не каша, которая на электричестве. Каша тогда, когда она в вольном духу, в печи часочков пять потомится. А электрическую ешь сама…» Чудно, верно? А пирожки у нас мама с калиной уважает. Я ее тоже люблю, калину. Только от нее пахнет дюже, когда паришь…

Екатерина Тимофеевна делала свое дело, но внимательно слушала, что болтает Аля. Та все вспоминала мать, но о сыне ни разу не проговорилась. И Екатерина Тимофеевна прикидывала, как бы незаметно, необидно дать ей понять, что уже все известно.

— Женек мой что-то запропал, — сказала она как бы между прочим. — Должен забежать переодеться, а потом — к товарищу всем курсом Новый год встречать. Хороший у меня парень Женька! Вот прибежит — познакомишься. А твоего мальчика как зовут?

Аля растерялась, испугалась.

— Славиком… — шепотом сказала она.

— К празднику послала чего-нибудь?

— Костюмчик с начесом… и драже в коробочке.

Екатерина Тимофеевна сдержала улыбку.

— Драже! Такого бы тебе драже всыпать!.. Как же ты такого маленького сынка оставила? Везла бы его сюда. Уж как-никак, а помогли бы тебе и здесь его на ноги поставить.

— Да кабы я знала!.. — вспыхнула Аля. — Мне сказали: «Кто вас там ждет?» Знаете, как я это все переживаю! Славку каждый день во сне вижу. Сегодня вот видела, будто он один в луг убежал… Я ищу его, а он в ромашки сунулся и лежит. И будто вижу, что он цветки рвет и в ротик пихает. Я как зашумлю — и проснулась!.. Вы не знаете, Екатерина Тимофеевна, к чему такой сон?..

Женька появился в десятом часу. Высокий, черноватый, большелицый. Рука, которую он сунул Але, и с мороза была горячая и крепкая, как чугун. На Женьке был надет бурый мохнатый свитер, а сам он, широкогрудый и низкорослый, казался похожим на молодого медведя-добряка.

— Я, мам, купил тут тебе… — пророкотал он, шаря по карманам, — чулки какие-то без шва и духи. Они, по-моему, дамские…

— Чулки или духи дамские-то? — подшутила Екатерина Тимофеевна. — Ну, хорошо, спасибо, Женечка. Чулочки я сама сношу, а духи вот девушке подари. Бери, бери, Алевтина, считай, что Дед Мороз принес.

Аля не решилась взглянуть на Женьку, а он подмигнул ей и стянул с блюда пирожок.

— Чего ж ты не собираешься? — спросила мать. — После одиннадцати ни в один трамвай не влезешь.

— Нет, мам, мероприятие сорвалось, — пробасил Женька уже из комнаты. — У Володьки мать заболела, решили перебазироваться к Юрке, а у меня с ним отношения сложные, ну его к черту! Тем более что мы четко вопрос ставили: только с нашего курса. А он еще шпану какую-то приглашает. В общем, остаюсь дома.

Легкое замешательство скользнуло по лицу Екатерины Тимофеевны. Но она тут же сказала:

— Опять неплохо! Ну, займи девушку-то чем-нибудь…

Женька без всяких церемоний повел Алю показывать туристический альбом. И матери не пришлось в этот вечер напоминать ему, чтобы он оказывал внимание молодой гостье. Женька с этим здорово управлялся, без всякой натяжки. Екатерина Тимофеевна, исподволь наблюдавшая за Алей, про себя отметила, что и она держится так, как нельзя было и ожидать: сидит правильно, вилку, ножичек держит хорошо, жует незаметно, говорит хоть немного, но впопад. И нет в ней того, что Екатерина Тимофеевна помнила в себе: два года в городе прожила, пока рассталась с деревянной ложкой, высоко поднимала ее над хлебом, будто несла из общей чашки. Еще дольше не могла расстаться с платком: и в людях, и дома покрывалась им низко, до глаз. А у этой и причесочка хорошая, и шейка свободная… Вот тебе и деревня!