— Вот именно. Вы хоть не слепой.
— Но как же…
— Я знаю, что делаю.
— Но разве это честно?
Рембрандт не понял, о чем он толкует.
— Это же искусство. Что вы волнуетесь? Это не портрет.
— По-моему, это нелогично. Вы пишете меня, а говорите, что это он. Стали бы вы писать его и уверять, будто это я?
— Да я мог его на этой картине назвать кем угодно. Лишь бы был философ. Я считаю, что должен дать этому сицилийцу, за его пятьсот гульденов, картину, изображающую философа, который выглядит настоящим человеком.
— Это вы обо мне? Так ведь я не настоящий философ.
— А я вас малость изменил. Вы вон и улыбаетесь чаще. И в бороду я рыжины добавил. Да вы хоть на одежду свою посмотрите.
— Разве это его одежда?
— А разве ваша?
— Нет, я на одежду не жалуюсь. Я спрашиваю о картине, на которой вы меня изображаете.
— Я не вас изображаю. Я изображаю Аристотеля.
— Что ж, хорошо хоть она не останется в Амстердаме, а то люди глядели бы на меня и думали, будто я — Аристотель. Должен признаться, сама картина мне нравится, хоть вы и вставили в нее меня, а говорите, будто это кто-то другой. Но я все равно не понимаю, зачем вам понадобилось для него мое лицо, когда у вас прямо здесь есть его собственное. Вы могли и его одеть в такой же костюм.
— Лицо у него не очень.
— Мы вот с вами говорим о нем, а он становится все грустнее, грустнее. Почему он у вас такой печальный?
Рембрандт довольно хмыкнул.
— Под этой шляпой да при такой одежде лицо Аристотеля выглядело бы ненатуральным. Кстати сказать, только ваше натуральным и выглядит. Не хотите же вы, чтобы я отправил сицилийцу-заказчику картину, на которой одна статуя размышляет над бюстом другой?
Мужчина тоже рассмеялся.
— Да еще подписав ее — «Рембрандт»?
— Вы опять передвинули мой медальон.
— Он не ваш. И здесь он мне больше нравится.
— Так вы никогда не закончите. На нем еще и лицо появилось. Вы небось даже знаете, чье оно?
— Александра, естественно.
— Кого?
— Александра Великого.
Рентгеновское исследование картины Рембрандта «Аристотель, размышляющий над бюстом Гомера» обнаружило множество раз повторявшиеся изменения в расположении медальона с лицом Александра, а также постепенное увеличение печени Аристотеля, несомненно связанное с кишечным расстройством, на которое он жаловался под конец жизни.
С точки зрения Аристотеля сам Рембрандт не был человеком ни особенно интересным, ни сколько-нибудь приятным, однако Аристотель раз за разом дивился тому, что он творит со светом и тенью, и его совершенно непостижимому алхимическому колдовству по части золота. Все трое были совершенно очарованы изменениями, которые Рембрандт произвел с одеждой натурщика, прилаживая ее на Аристотеля.
— Ему она идет больше, чем мне, — обиженно сказал натурщик.
— Я просто добавил цвета, — сказал Рембрандт. — Не мог же я раскрашивать одежду прямо на вас, верно?
Он нанес тонкий слой краски на другой, плотный, покрывавший шелковую мантию, и, добавив минерального лака, обогатил игру теней. Он позолотил свет на пышных рукавах Аристотеля и рассеял лучи золотых рефлексов по другим белым участкам. Смешав зеленое с сине-зеленым, он добавил их к волнистым складкам рукавов.
Золотая цепь стала почти рельефной, он густо нанес на нее белую краску и затем, слой за слоем, стал покрывать ее желтой, коричневой и черной. Именно так Рембрандт изготавливал золото для Аристотеля.
— Золото выглядит почти настоящим, — сказал натурщик.
— Оно и есть настоящее, — пробурчал Рембрандт. Он не отводил взгляда от холста. Теперь он немного менял розоватый перстень, нанося на плотные белые точки, покрывавшие его поверхность, другие — крохотные, беловато-желтые, отчего поверхность начинала блестеть, словно он и впрямь творил золото из запахов краски, пользуясь тонкой кистью, будто волшебной палочкой. — То, что на вас, — поддельное.
— Не понимаю.
— Я пишу чистое золото.
— Черной, коричневой и белой краской?
— А ваши украшения, они из золота накладного. Перстень, серьга, все остальное. Цепь так и вовсе медная. Подойдите поближе. Посмотрите на цепь и посмотрите на картину. Видите разницу? Это золото — настоящее.
Золото на полотне выглядело более подлинным.
— Я вообще-то не об этом хотел поговорить, — подавленно произнес натурщик. — Вот вы упомянули о подражании, — нерешительно начал он и примолк, неуверенный, стоит ли продолжать. — Вы знаете, что Говерт Флинк пользуется все большим успехом благодаря картинам, которые пишет в подражание вашим, вам и вашей манере?
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу