Джозеф Хеллер: Вообрази себе картину

Он попросил Критона представить, что бы сказали законы города, если б они пришли к нему и заговорили:

— Если бы ты хотел, ты еще на суде мог бы потребовать для себя изгнания и сделал бы тогда с согласия государства то самое, что задумал сделать теперь без его согласия. Но нет, ты притворялся, будто предпочитаешь смерть изгнанию, будто ты и не прочь умереть. Ты с отвагой говорил, что не страшишься смерти, которая может оказаться благословением. Теперь же ты забыл про эти красивые чувства и нас, законы, не почитаешь, пытаясь нас уничтожить. Ты поступаешь так, как мог бы поступить самый негодный раб, собираясь сбежать, хотя мог бы сделать с разрешения государства то, что Критон уговаривает тебя сделать без его разрешения. И в Фессалии, где величайшее неустройство и распущенность, о чем бы ты стал с ними говорить? Услаждал бы их рассказом о том, как это было смешно, когда ты скрылся из тюрьмы, переряженный в козью шкуру или еще во что-нибудь, что надевают обычно при побеге? Сократ, не смешил бы ты людей своим бегством.

Если же законы ему не нравились, он волен был склонить сограждан к их изменению. Не смог бы переубедить — волен был бы, как любой афинянин, взять свое имущество и выселиться, куда ему угодно. И хоть олигархии Спарты и Крита представлялись ему наилучшими из способов правления, он предпочел все свои семьдесят лет восхвалять их, сидя в Афинах и ни туда, ни сюда не переселяясь.

И к чему же тогда сведутся красивые разговоры о добродетели и справедливости, которые он вел всю жизнь?

— Должен ли человек поступать так, как считает правильным, или он должен изменять тому, что, по его убеждению, самое правильное и есть? — спросил Сократ.

— Разумеется, Сократ, он должен всегда поступать так, как считает правильным.

— А в мои преклонные годы, Критон, неужто не найдется желающих напомнить мне, что я не постыдился преступить самые священные законы из малодушного желания прожить чуть подольше? Вот каково мое мнение теперь; если ты станешь ему противоречить, то будешь говорить понапрасну. Впрочем, если думаешь одолеть, говори.

— Что ты скажешь о человеке, — спросил Критон, — который считает правильным поступать неправильно?

— Я не из таких.

— Правильно ли подчиняться дурному закону?

— Наши законы не дурны.

— Я тебя спрашиваю философски.

— На это у меня больше нет времени.

— Тогда мне нечего сказать.

— Оставь же меня, Критон, выполнять волю Бога и идти туда, куда он ведет.

Платон, написал Платон, был нездоров в день, когда умер Сократ, и потому, как в «Пире», использовал рассказ от второго лица, которое свидетельствует о подробностях того, чего сам Платон не видел.

— Скажи, Федон, ты сам был подле Сократа, когда его казнили, или только слышал об этом?

— Нет, сам, Эхекрат, — ответил Федон.

— Что же он говорил перед смертью и как встретил кончину? Нам передали только, что он умер от яда, а больше никто ничего не знает.

Разговор этот происходил во Флиунте, городке в Пелопоннесе.

— Мы, флиунтцы, теперь в Афины не ездим, и из Афин давно уж никто к нам не заезжал, кто мог бы сообщить достоверные сведения, кроме того только, что Сократ выпил цикуту и умер. Будь добр, расскажи нам обо всем как можно подробнее и обстоятельнее — если, конечно, время тебе позволяет.

— Нет, я совершенно свободен, — сказал Федон, — и постараюсь все вам описать. Тем более что для меня нет ничего отраднее, как вспоминать о Сократе — самому ли о нем говорить, слушать ли чужие рассказы.

— Но и слушатели твои, Федон, тебе в этом не уступят. Так уж постарайся, будь как можно точнее.

— Во-первых, — начал Федон, — я испытывал удивительное чувство. Никак я не мог поверить, что присутствую при кончине друга, и потому не ощущал к нему жалости, какой можно было бы ждать у смертного ложа дорогого мне человека. Он казался мне счастливцем, я видел поступки и слышал речи счастливого человека. Он умер без страха, и речи его были благородны и изящны. И все, кто был там, испытывали какое-то странное смешение удовольствия и скорби и вели себя одинаково. Мы то смеялись, то плакали, в особенности один из нас, чувствительный Аполлодор — ты, верно, знаешь таких людей? Аполлодор совершенно потерял голову, и я и другие очень его жалели.

— Кто же там был вместе с тобою?

— Из природных афинян, — начал перечислять Федон, — кроме этого самого Аполлодора, были Критобул с отцом, Критон, потом Гермоген, Эпиген, Эсхин и Антисфен. Да, и еще Ктесипп из пеанского дема, Менексип и еще кое-кто из местных. Из иноземцев были фиванец Симмий, Кебет и Федонд, а из Мегар — Эвклид и Терпсион. Платон, если не ошибаюсь, был нездоров. По-моему, все.