Джозеф Хеллер - Вообрази себе картину

Предложение цены в миллион долларов было втайне передано за ленчем мистеру Луису Дж. Мэриону, распорядителю торгов, священником, представлявшим частного коллекционера, который счел за благо остаться неизвестным. Мистер Мэрион поведал впоследствии, что, когда картина выставлялась на подиум, эта цена уже была у него в кармане.

— В этом зале было от десяти до двадцати миллионов долларов, которые могли быть предложены за нее, — сказал он репортерам.

Двадцать пять лет спустя, в 1986 году, американец, владевший Рембрандтом меньших размеров, продал его на лондонском аукционе за 10,3 миллиона долларов покупателю, который, по слухам, был тайванцем. Это послужило для Аристотеля подтверждением того, что деньги не имеют собственной ценности, а полезны лишь в качестве средства взаимных расчетов.

Однако здесь, в Америке, в 1961 году, сумма в десять-двадцать миллионов долларов представлялась немалой. Аукцион привлек огромное внимание. За те три дня, что картина была выставлена перед продажей, галерею «Парк-Бернет» посетило двадцать тысяч человек.

Это получается почти семь тысяч в день.

Что до самого события, в галерею пришли почти две тысячи зрителей, по большей части простоявших в очереди на улице час с лишним.

Предположительных покупателей — коллекционеров, агентов коллекционеров, представителей музеев — допустили в главный зал галереи, где предстояло провести торги. Тех же, кто пришел в качестве зрителей, рассадили в трех других залах, и за происходившим они наблюдали по внутреннему кабельному телевидению.

Аукциону предшествовали месяцы тайных приготовлений. Музеям, отобранным для осуществления попытки купить картину, требовалось время, чтобы собрать деньги, которые дадут им такую возможность. Среди них был, разумеется, и музей искусств Метрополитен, покупку картины которым сделал возможным «боевой резерв», образованный вкладами нескольких попечителей и более чем сотни частных лиц.

Директор музея, мистер Джеймс Дж. Роример, объяснял:

— «Аристотель» — одно из величайших в мире полотен, и было бы до слез обидно упустить его, находясь в такой близи от Уолл-стрит.

Когда «Аристотеля» вынесли перед началом торгов на сцену и прожектора преобразовали рукава саккоса в складки Рембрандтова золота, во всех четырех залах послышались аплодисменты.

Еще более громкая овация разразилась четыре минуты спустя, когда торги завершились и их распорядитель объявил, что приз достался «музею с Востока страны».

В первый же день показа картины, в субботу, в музей Метрополитен пришли сорок две тысячи человек. Аристотеля установили перед обширным, красного бархата задником, всего в нескольких шагах от сфинкса царицы Хатшепсут, воссозданного по фрагментам, найденным в ее гробнице в Дейр-эль-Бахри, датированной 1490 годом до Р. Х. Сфинкса почти никто и не замечал.

Аристотеля ошеломила сутолока и потоки людей, рвущихся взглянуть на него.

Он гадал, так же ли сильно, как он, потрясен бюст Гомера.

Он гадал и о том, что сказал бы Рембрандт, если б сейчас увидел его.

Скорее всего, он сказал бы, что поторопился его продать.

На следующий день, в воскресенье, когда музей открывался всего на четыре часа, его руководство с надеждой предсказало, что придет тысяч пятьдесят. Если действительно наберется столько народу, рекорд, установленный музеем, выставлявшим «Мону Лизу» и ватиканскую «Pietа» Микеланджело, будет превышен почти на семь тысяч.

Пришло больше восьмидесяти тысяч!

С самого утра у главного входа и у трех дополнительных выстроились длинные очереди, одна тянулась от автомобильной стоянки за музеем, другая вдоль Пятой авеню и Восемьдесят первой стрит, третья — вдоль Пятой авеню и Восемьдесят третьей стрит, и когда четыре часа истекли, руководство объявило, что музей посетило 82 629 человек.

Такое количество людей за четыре часа дает примерно 20 650 человек в час, 344 человека в минуту или чуть больше 5,7 человека за каждую секунду.

Даже если эти цифры лгут, они лгут весьма впечатляюще.

Впрочем, люди подходили группами. У ограждения, защищающего шедевр, никогда не толпилось больше восемнадцати человек, и еще несколько сот терпеливо переминались за их спинами, растянувшись до противоположной стены зала.

Для Аристотеля те дни стали самыми волнующими из всех, какие он мог припомнить. Здесь были люди, которые слышали об Аристотеле, и люди, которые слышали о Рембрандте, хотя и немного таких, которые знали, прежде чем прочитали об аукционе, что некогда эти двое состояли в тесной связи. За всю жизнь Аристотеля он ни разу не был предметом подобного интереса и преклонения.