Тахар Бенджеллун: Священная ночь

— Я иду с Юга, иду из тьмы, спускаюсь с горы; я странствовала, я спала в колодцах, прошла сквозь пески и ночи; я явилась из предсказанных книгой времен, я сама эта книга, которую никто ни разу не открыл и не прочел, книга, написанная предками — слава им, предкам! — пославшими меня сказать вам, предупредить вас, повторять все снова и снова. Не подходите слишком близко. Пускай ветер прочтет первые буквы книги. Да вы ничего не слышите… Пусть смолкнет все вокруг, прислушайтесь к моим словам: жил да был народ бедуинов, караванщиков и поэтов, суровый и гордый народ, питавшийся молоком верблюдиц и финиками; впав в заблуждение, он придумал своих богов… Некоторые, страшась бесчестья и позора, старались избавиться от женского потомства; в раннем детстве выдавали они девочек замуж или хоронили их заживо. Таким был уготован вечный ад. Ислам изобличил их. Всевышний изрек: «Среди бедуинов, которые вас окружают, и среди обитателей Медины есть лицемерные упрямцы. Вы их не знаете, но Мы, Мы их знаем. И ниспошлем им двойное наказание, а потом их ждет еще более страшная кара». Если сегодня я говорю стихами и притчами, то потому, что мне долгое время приходилось слушать слова, идущие не от сердца, их не было ни в одной книге, они исходили из мрака, увековечивавшего заблуждение…

По толпе прошло легкое движение: собравшиеся изумились и ничего не поняли. Некоторые что-то шептали, другие пожимали плечами.

— Мы пришли, чтобы послушать музыку и посмотреть, как вы танцуете, — раздался чей-то голос. — Здесь вам не мечеть…

— Я счастлив слышать вас, госпожа, — вмешался в разговор некий привлекательный юноша. — Не обращайте на них внимания, это все сородичи бедуинов!

— Сказка есть сказка, а не проповедь! — добавил другой молодой человек. — И вообще, с каких это пор женщины, еще не старые, осмеливаются выставлять себя напоказ? Разве у вас нет отца, или брата, или мужа, которые оберегали бы вас?

Она ожидала подобных слов и потому обратилась к нему, говорившему слащавым, насмешливым тоном:

— Может, ты и есть тот самый брат, которого у меня никогда не было, или супруг, опустошенный страстью до того, что и думать забыл о своей плоти, дрожащей меж жирных, волосатых ног? Или ты любишь собирать запретные картинки, чтобы потом в холоде одиночества вытаскивать их одну за другой и мять своим не знающим любви телом? Ах, да ты, наверно, сгинувший отец, унесенный лихорадкой и стыдом; уж не страх ли перед проклятием заставил тебя спрятаться в песках, на Юге?

Женщина рассмеялась и, ухватившись за кончик покрывала, который заткнула за пояс, попросила молодого человека подержать другой его конец. Она медленно поворачивалась, едва переступая ногами, пока не завернулась полностью.

— Спасибо! Да наставит тебя Аллах на путь истинный! У тебя красивые глаза, только сбрей усы; мужественность — это совсем не то, ее надо искать не на теле, а, быть может, в душе! Прощай… Мне предстоит открыть другие книги…

Взглянув на меня, она с изумлением сказала:

— Откуда ты взялась, ты, что не вымолвила ни слова?

Не дожидаясь ответа, она пошла прочь и вскоре исчезла совсем.

Мне хотелось бы поведать ей о своей жизни. Она сделала бы из нее историю и стала бы рассказывать ее в деревнях. Могу себе представить, как она одну за другой открывает двери моей истории, сохраняя для себя одной высший секрет.

Пригревшись на солнышке, я заснула. Меня разбудил холодный пыльный ветер. Уж не приснилась ли мне эта молодая женщина, спрашивала я себя, или же я действительно видела и слышала ее? Меня окружала разноликая, настороженная толпа. Люди думали, что я притворяюсь, делаю вид, будто сплю, либо размышляю, отыскивая в памяти обрывки какой-нибудь истории. Подняться и уйти с площади представлялось мне делом нелегким. Стоило мне открыть глаза, как все вокруг тут же смолкли и приготовились слушать. Я решила сказать им несколько слов, чтобы не разочаровывать совсем.

— Друзья! Ночь, не торопясь уйти, сомкнула мне веки. Она наводила порядок в моих мыслях, голова моя слишком устала за последнее время. Странствия, пути-дороги, беззвездные небеса, паводки, песчаные бури, ненужные встречи, холодные дома, заплаканные лица, бесконечные переходы… Гонимая ветром, со вчерашнего дня я здесь и знаю, что дошла до последней двери, предназначенной для падших душ, до той самой двери, у которой нет названия, ибо она ведет в безмолвие, в тот дом, где вопросы разбиваются о камни. Вообразите себе жилище, каждый камень которого — это день, счастливый или зловещий, и камни эти скреплены между собой затвердевшими песчинками, и каждая из них — это мысль, а может, даже нота. Душа, проникающая в этот дом, обнажена до предела. Она не может лгать или рядиться в чужие одежды. В ней живет истина. Любое лживое слово, сказанное сознательно или по ошибке, подобно выпавшему зубу. У меня пока все зубы целы, потому что я только-только подошла к порогу этого дома. И все-таки я помню об этом, когда говорю с вами. Ведь скоро я войду внутрь. И вы меня увидите. Я предстану такой, какая есть, какой стою сейчас перед вами: закутанная в джеллабу, укрывающую мое тело. Дома вы, возможно, и не увидите. Во всяком случае, вначале. Но со временем вас туда впустят, и тогда секрет прояснится, представ во всей своей наготе. Друзья, мой долг рассказать вам эту историю. Я пришла как раз в тот момент, когда сказитель, которому выпало поведать ее, угодил в ловушку, став жертвой собственной слепоты. Он попал в сети, сотканные спящим пауком. Открыл было двери, да так и оставил их разверстыми. Исчез посреди реки, бросив меня на произвол судьбы. Я отдалась на волю волн. Меня носило течение. Я пыталась сопротивляться. Выбивалась из сил. Время от времени вода выбрасывала меня на берег, но, как только начинался новый паводок, тут же опять подхватывала и уносила. У меня не было времени ни думать, ни действовать. Под конец я уступила. Тело мое очищалось, менялось. Я говорю сегодня о давних временах. Но с удивительной точностью помню все до мельчайших подробностей. И если я прибегаю к образным выражениям, то потому лишь, что мы еще не знаем друг друга. Вы увидите, в моем доме слова падают, будто капли кислоты. Уж я-то знаю, моя кожа тому свидетель. Но дело не в этом. Двери откроются, возможно, и не по порядку, но об одном вас прошу: следуйте за мной и наберитесь терпения. Время — это мы сами. Оно у нас на лице, в нашем молчании, в нашем ожидании. Да снизойдет на нас время терпения, дни, когда ничего не случается, надо заслужить…