Тахар Бенджеллун - Священная ночь

Тут веки его сомкнулись. Лицо склонилось к моему лицу. Он заснул. Я ловила его слабое дыхание, всматриваясь в едва заметно шевелившееся толстое одеяло из белой шерсти, и чутко прислушивалась, дожидаясь последнего вздоха, того самого, вместе с которым отлетает душа. Мне подумалось, что следует открыть окно, чтобы выпустить ее. Я уже собралась было встать, но он тут же схватил меня за руку. Даже во сне он все еще держал меня. И снова я стала пленницей его замыслов. Меня охватило чувство неловкости и страха. Я очутилась в когтях умирающего. Свеча потихоньку догорала. Рассвет медленно спускался с небес. Звезды, должно быть, поблекли. Я стала думать о том, что он рассказал мне. Какого прощения он ждал от меня? Как я могла простить его: сердцем, разумом или просто оставаясь безразличной? Сердце мое уже очерствело; сохранившуюся в нем малую толику человечности я держала про запас; разум и без того мешал мне покинуть этого человека, вступившего в переговоры со смертью; безразличие ничего не дает и в то же время дает все, но к себе я не была равнодушна. Мне приходилось выслушивать последние слова этого человека и оберегать его сон. Я боялась уснуть и проснуться, держа за руку смерть. На улице уже не слышно было муэдзина. Дети вернулись домой. Молитва закончилась. Ночь Судьбы вручала грядущему дню ключи от города. Слабый свет, неяркий и мягкий, медленно разливался по холмам, террасам и кладбищам. Пушка возвестила о восходе солнца, а вместе с тем и о начале поста. Отец внезапно проснулся. Лицо его выражало уже не страх, а самую настоящую панику. Пришел, как говорится, его последний час. Я впервые наблюдала за работой смерти. Она ничего не упускает, снова и снова прохаживается по распростертому телу. Но каждое существо пытается сопротивляться. Мой отец молил взглядом; он просил час или хотя бы несколько минут; ему надо было еще что-то сказать мне.

— Я немного поспал и увидел во сне брата; лицо его было наполовину желтым, а наполовину зеленым; он смеялся, я думаю, он насмехался надо мной. Жена его стояла позади и подталкивала его, а он угрожал мне. Не хотелось говорить этой ночью об этих двух чудовищах, но делать нечего, я вынужден предостеречь тебя от их алчности и жестокости. Их кровь питают ненависть и злоба. Они очень опасны. Их одолевает жадность, они бессердечны, лживы, хитрости хоть отбавляй, а гордости ни на грош. Всю свою жизнь они только и делают, что копят деньги и прячут их. Для них все средства хороши, они ни перед чем не остановятся. Мой отец стыдился этого сына и говорил мне: «Откуда у него такой порок, ума не приложу!» Он позорит всю семью. Выдает себя за бедняка и дожидается конца базара, чтобы купить овощи по бросовой цене. Торгуется из-за каждой мелочи, жалуется, а когда нужно, то и плачет. Рассказывает каждому встречному, что я причина всех его несчастий, что я обобрал его. Однажды я слышал, как он говорил своему соседу: «Старший брат украл мою долю наследства; его алчность не знает жалости; даже если он умрет, я все равно ничего не получу. Ведь теперь у него родился сын. Мне остается уповать на Всевышнего, один Аллах сумеет воздать мне должное, не на этом, так хоть на том свете!» Случалось, они приглашали нас к себе. Так вот, представляешь, жена его чуть-чуть обжаривала мясо и накладывала сверху гору овощей. Мясо было таким жестким, что его никто не мог есть, и оно оставалось нетронутым. А на другой день она доваривала его как полагается, но уже только для них. И хотя всем все было ясно, ни она, ни он не знали стыда. Остерегайся их, держись от них подальше, это такие страшные люди…

Помолчав немного, он заговорил вдруг так быстро, что я не могла разобрать. Ему хотелось сказать главное, но взгляд его затуманился, да и глаза смотрели куда-то в сторону, потом снова остановились на мне, а рука по - прежнему сжимала мою руку.

— Об одном молю: даруй мне твое прощение… А после Тот, кто завладеет моей душой, может нести ее, куда только пожелает: в свои райские кущи, где текут покойные, тихие реки, а не то пускай бросит ее в пылающий кратер вулкана. Но прежде даруй мне милость забвения. Это и есть прощение. Отныне ты свободна. Уходи, ступай прочь из этого проклятого дома, странствуй, живи!.. Живи!.. И не возвращайся, чтобы не видеть бедствия, которое я за собой оставляю. Забудь все и наверстай упущенное… Забудь этот город… Минувшей ночью мне открылось, что твоя судьба будет лучше судьбы всех женщин нашего края. Я в здравом уме и ничего не придумываю. Я вижу твое лицо в ореоле небывалого света. Ты как бы заново родилась этой двадцать седьмой ночью… Ты женщина… И пускай твоя красота ведет тебя. Бояться больше нечего. Ночь Судьбы нарекает тебя Захрой, прекраснейшим цветком; дитя вечности, ты станешь тем мгновением, что остановится на склоне молчания… на огненной вершине… среди цветущих деревьев… на лике неба, которое, я чувствую, все ближе… Оно опускается, чтобы забрать меня… Но вижу я только тебя, ты протягиваешь мне руку, ах, дочь моя, ты хочешь взять меня с собой… Но куда? Я слишком устал, чтобы идти следом за тобой… Я люблю твою руку, она у самых моих глаз… Стало темно и холодно… Где ты, твое лицо… Я больше ничего не вижу… Ты тянешь меня куда-то… Белое поле, что это — снег? Впрочем, оно уже не белое… Я совсем ничего не вижу… Лицо твое нахмурилось, ты сердишься… Ты торопишься… Это и есть твое прощение?.. Зах… ра…