Василий Аксенов - Ожог

– Эй вы, не злитесь! – сказала Алиса из-за спины своего партнера. – Познакомьтесь лучше с моим мужем. Это известный конструктор тягачей.

На меня смотрел человек средних лет, пышущий здоровьем и силой, похожий на астронавта Дэвида Скотта. Вот настоящий мужчина, подумал я, настоящий герой, не чета всем ее ебарям, этому дешевому московскому сброду. Да, я почувствовал симпатию к лауреату Фокусову, моему сотоварищу по любви к Алиске.

– Рад познакомиться, если мы еще не знакомы, – сказал я, давая ему возможность не вспоминать о коктебельских бесчинствах.

– Я тоже рад, – сказал он, со сдержанной благодарностью эту возможность принимая.

– Мы с вами как-то играли в теннис, – соврал я, чтобы

сделать ему еще одну приятность.

– Когда? – удивился он.

– Сразу после прогона на Таганке и перед ужином в «Узбекистане». – Теннис, Таганка, суп-лагман в «Узбекистане»… – плейбойский московский набор. Упущена, правда, еще финская баня. Скосив глаза, я увидел, что гэбэшник-международник поглаживает Алису по попке.

– Простите, не помню, – смутился Фокусов.

– Я видел одно ваше детище, – сказал я. – Внушительная штука.

Пальцы Алисы, я видел, скользили по бедру смазливого подонка.

– Спасибо, – расцвел Фокусов. – Я, знаете ли, всегда

скучаю по ним. Если бы не жена…

– Понимаю, понимаю…

Я заметил, что у Алисы полуоткрылся рот и полузакрылись глаза, а эстрадник-гэбэшник-международник чуть-чуть оскалился: должно быть, те легкие прикосновения напомнили им очень многое.

– Кажется, бросил бы все к черту, – легко сказал Фокусов, показывая мне, что он над собой как бы подсмеивается.

– Вы не пьете, надеюсь? – спросил я.

– Кажется, запил бы, – прошептал он. Мрачность неожиданно прорвалась сквозь все его оборонительные заслоны, и он заглянул мне в глаза, как бы прося не разглашать тайну.

Перед нами вдруг возникла черненькая пышечка Зойка-дура.

– Суперновость, товарищи! Афанасий получил новую квартиру, и все приглашаются!

– Просим, просим! – расслюнявился ее жених, бездарный куплетист Афанасий Восемь На Семь. – Пожалуйста, приходите, только у меня пока есть нечего, господа. Купите чего-нибудь, семужки, икорки, угорька в валюточке, и приходите без церемоний, дом открыт для людей искусства и науки. И вы приходите, и вы… у нас будет царство поэзии… музыка… фанты… легкий флирт… ведь можно же без свинства, правда, товарищи?

Он юлил по этой грязной ложе, наступал всем на ноги, заглядывал в глаза, а оказавшись между мной и Фокусовым, забился, затрепетал, словно судак на нересте. Он был пьян, конечно же, не менее трех дней, и от него несло безысходной дурнотой, тем илом, из которого я, как мне казалось, только что вынырнул в здоровый мир, к траве и лошадям, к загорелому спортсмену – конструктору тягачей, к его рыжей потаскухе-жене с ее милыми уловками, в мир, освещенный молодым огнем ревности. Я ткнул Афанасию ладонь под ребро и грубо отшвырнул его от себя.

– Академик в своем репертуаре, – проговорил Афанасий с кривой улыбкой.

Тут ударил колокол, и лошади пошли.

– Аполлон! Аполлон! Ботаника! Ботаника! Весенний Горизонт! – зашумели трибуны.

Я сообразил, что не успел и заметить, какой масти моя фаворитка, моя хромая навозница из Раменской МТС. Все же и я завопил заветное имя:

– Акробатка! Акробатка!

В нижних рядах обернулись на мой крик несколько физиономий.

– Во шизик! Акробатку ждет!

В следующее мгновение гостеприимный, но мстительный Афанасий сильно влепил мне сзади по правой почке. Я скрючился от боли.

Сука такая, почку мне порвал! Я ему под ребро, а он мне в почку! Насилие торжествует. Лев Николаевич! Мадам, вы гладите меня по волосам? Мадам, своей глажкой вы хотите смирить мою боль? Я жду тебя, далекий ветер детства… Не вас, мадам. У вас, я вижу, юбка из ковбойской ткани. Можно высморкаться? Вы невеста ковбоя? Я – ковбой! Мадам, возьмите мое ружье и отомстите за Ринго Кида…

Пока я так фантазировал, сидя на корточках и скрипя зубами от боли, Афанасий рыдал на моем плече, а рев трибун нарастал, как будто ТУ-104 газовал на взлетной дорожке. Боль ушла, и я выпрямился как раз в тот момент, когда пятнистая мокрая Акробатка, вытянув шею, пересекала линию финиша. Остальные лошади, грозные фавориты, безобразной кучей волоклись метрах в пятидесяти позади.