Вера Колочкова: Из жизни Ксюши Белкиной

— Отстань! — отмахнулась устало Ксюша. — До воскресенья далеко еще – чего–нибудь придумаю…

А чего она могла придумать? Денег–то на покупки у нее отродясь не бывало! Да и вообще… Хотелось ли ей и в самом деле купить себе что–нибудь новое и красивое? Она и сама бы себе на этот вопрос не ответила. Наверное, хотелось. А может, и нет… Все желания за последние годы атрофировались в ней окончательно, скукожились и затянулись пыльной паутиной. Она видела, конечно, как одеваются другие женщины, всегда замечала что–то новое и модное на девочках из магазина, только к себе это никак не прикладывала. Не получалось проецировать почему–то. Загуляли где–то в пространстве все положенные для восприятия окружающего мира проекции! Правда, если честно признаться, была у нее одна невинная игра… Только никому и никогда в жизни она не посмела бы рассказать об этом! Вот бы засмеяли, правда! А заключалась эта игра в том, что, видя вдруг идущую ей навстречу по улице какую–нибудь худенькую девушку в короткой норковой шубке и сапожках на высоком каблучке, она зажмуривала глаза, делала глубокий вдох и – тут же видела себя в этой самой шубке и сапожках! Это у нее на спине нежно переливается тонкий перламутровый мех, это на ее тоненьких ножках каблучки модельных сапожек нежно и хрупко цокают по стылому асфальту… И так захватывало дух – аж дышать трудно! Порой она подолгу шла след в след за этой красотой, будто вплывала в волну марсианского, фантастического какого–то состояния. Нет, такая шубка не была ее мечтой – разве она посмеет… Это было всего лишь наваждением, игрой воображения, маленькой такой фантазией… Она – и в короткой норковой шубке! Она – и в сапожках на тонком каблучке, по асфальту – цок–цок! — перебирает тоненькими ножками…

— Мам, а как без бабушки хорошо, правда? – громко втянув в себя с ложки горячий бульон и причмокнув, обратилась к ней Олька. – Никто над ухом не ноет о загубленной жизни, никто куском хлеба не попрекает… Красота!

— Ольк, ну когда ты научишься есть нормально? Некрасиво же…

— Да ладно! Горячо ведь! И вообще – как умею, так и ем! Не приставай!

— Ты уроки сделала?

— Ой, мам, ну какая ж ты зануда! Какие уроки? Знаешь, как меня тошнит от этих учебников? Все эти функции да интегралы с теоремами – хренотень отстойная! И без них мне мою тройку поставят, подумаешь… А физик – тот вообще четверку обещал за четверть! Представляешь? Запал на меня окончательно…

— Оля! Не пугай меня! Он что – пристает к тебе, что ли?

— Да на фига он мне сдался, нищета очкастая! И даром не нужен!

— А кто нужен?

— Крутой, богатый, с тачкой, и чтоб женился…

— Мечтай, мечтай… — Ксюша невольно улыбнулась, глядя на смеющуюся дочь. — Где ты такого себе найдешь? На улице, что ли? Ты ж бутылку пива из руки не выпускаешь, и куришь, и жвачкой чавкаешь… А вид у тебя какой? Все юбки по самое ничего, колготки эти в сеточку… Это вульгарно, Оля! Такая красивая девочка — и все впечатление о себе портишь!

— Ну, завелась! Еще себя в пример приведи! Можно подумать, от твоей мышиной серости да правильности сплошное впечатление получается! Только и знаешь, что в книжку уткнуться да стихи про себя талдычить! Кому это надо–то? Ноги об тебя вытирают все, кому не лень – вот и все твое впечатление! А я так не хочу! И жить здесь не буду! Вот увидишь — все равно найду богатого мужика, еще и тебя к себе жить заберу!

— Спасибо на добром слове, доченька… — Ксюша оторвала взгляд от стола. — Может, посуду помоешь? Устала я – ноги не держат…

— Ой, ну ма–а–а… Они ж меня на кухне опять воспитывать хором начнут, ты ж знаешь! А потом ты же сама извиняться побежишь за мое хамство… Оно тебе надо?!

— Ладно, сама помою… А ты садись за уроки! Нечего опять к зеркалу пристраиваться!

— Да ладно… — отмахнулась Олька, выкручивая помаду из тюбика, — посмотри лучше, какую я себе мазилку классную купила! Цвет – просто отпадный!

Тяжело вздохнув, Ксюша вышла в плохо освещенный коридор коммуналки и медленно побрела в сторону кухни, неся перед собой грязную посуду.

— Ксюш… — тихо прошелестел из–за приоткрытой двери Витин голос. – Зайди–ка на минутку…

От скрипа старой инвалидной коляски опять екнуло сердце, будто вздрогнуло жалостью к этому парню, единственному ее наставнику и помощнику, опоре и поддержке… Хотя опорой Витю никак нельзя назвать – кощунственно даже и звучит–то! Какая из него опора? Вон руки совсем ослабли – сил нет даже колеса у коляски крутить. Сохнет на глазах человек, и ничегошеньки с этим не поделаешь! Тело умирает, а голова ясной и умной остается, да еще какой умной! Она иногда часами его слушает, открыв рот. Про что ни спроси – все знает! И так все умеет разложить по полочкам, что кажется, и в самом деле дальше жить хочется, не смотря ни на что…