Ольга Литаврина - Пока мы рядом (сборник)

Вначале, не иначе как вследствие явной отключки мозгов, я находил в этом сплошные плюсы. Никто не хрипел, не стонал, не жаловался на болячки и тяжелую жизнь, не таскал туда-сюда подносы с запахом больничной кухни и утки с еще более специфическими запахами. Единственным, за кем молоденькие медсестры, обходясь безо всяких санитарок, носили утки, был я сам. А стряпни больничной мне даже не пришлось попробовать: домашнюю, свежую и питательную еду, которую я совершенно не мог есть, ежедневно приносили сменявшие друг друга редакционные дамы. Они же, как я понял, втайне договорились посменно дежурить возле моего ложа. Мне не хотелось обижать их отказом от такой заботы, ведь девочки-медсестры справились бы со всем этим гораздо лучше. Каждое утро они добросовестно заходили ко мне, уколы делали легко и умело и ни разу даже не намекнули на необходимость каких-либо подношений. Именно поэтому я с удовольствием стал бы спонсором этой больницы, и надеюсь, что наши позаботились о достойном вознаграждении труда и внимания – и сестер, и главного врача Петра Алексеевича Сальникова, и безымянных хирургов и нянечек. Я даже привык к ним, не подозревая, что расстаться с ними мне придется неожиданно и страшно. Но об этом позже.

В первый день после операции меня навестила Ирина Забродина. Я, видимо, не полностью еще отошел от наркоза, лежал расслабленно-довольный, как от рюмки хорошего коньяка. И снова меня потянуло к ее сумрачно-карим глазам, захотелось уткнуться в мягкие русые волосы и спрятаться в них от неотвязных малаховских качелей, разбивших мое сердце… Но Ирина смотрела на меня серьезно и грустно. Я знал, что она настроена на одну со мной волну, благодарна за мое сочувствие, но обмануть ее не получается: слишком чутко ее любящее сердце. Ирина говорила много, в общем, по делу, но, явно боясь молчания, боясь внутренней тишины, где мы никогда не были вместе. По-настоящему важного она коснулась случайно, не желая меня беспокоить.

– Я хочу помочь тебе, Кир. Почему – думаю, ты и сам знаешь. А еще одна причина – в том, что это я, дура, сболтнула Короткову о наших отношениях…

Я даже поперхнулся и уставился на Ирину, некрасиво раскрыв рот. Так это все-таки с ее подачи я увяз в болоте подозрений, сплетенных из правды и лжи! А значит, и из-за нее я тогда по пути к Люсиновке практически сам подставился под юркий черный «вольвешник»!

Но Ирина, хотя и побледнев, твердо выдержала мой взгляд.

– Коротков позвонил так неожиданно. Разговор со мной вел отвлеченно, будто выполнял служебную формальность, подчеркивал, что мы общаемся «без протокола». И вдруг прямо в лоб зачитал анонимку. Просто какое-то криминальное чтиво. «Забродинская сучка стакнулась угробить Дэна за его хату…» И дальше вся остальная грязь. Не знаю, правда ли, что Коротков не пришил ее к делу. А может, теперь и неважно… В общем, тут я и ляпнула: у нас, мол, все было по любви! И прямо нутром ощутила, как хотелось Короткову, чтобы все в анонимке оказалось враньем! Несколько минут он молчал, я уж думала, связь прервали. Потом как-то устало ответил: «Я вам верю. Я почему-то верю и Сотникову. Но пока только я один». И, ни о чем больше не расспрашивая, никуда не вызывая, повесил трубку. Вот и все.

Я молчал. Я тоже верил Иринке. И помнил невольное сочувствие во всем поведении Короткова. Ведь и мой защитник, Павел Геннадьевич, говорил о том, что Коротков не приобщил этот материал к делу. Но ведь был же кто-то, кто ловко подбирал доказательства моей вины! Кто раскапывал факты моей жизни! Кто имел ключ от моего дома!

И я должен его найти!

Я поднял голову и постарался улыбнуться Иринке. Я так нуждался сейчас в тепле ее сумрачных карих глаз!

– Скажи, а почему Элька упорно талдычила мне, что ты советовала побывать на квартире Дэна раньше ментов?

Ирина задумалась. Произошедшие события, видимо, отодвинули на задний план случайную мысль, связанную с квартирой.

– Постой… Что-то связанное с Дэном… Он ведь изменился в последние года два – то был веселый, сыпал прибаутками, как раньше, намекал мне, что готов еще к настоящему семейному счастью… Я даже по глупости воображала, что он хочет воскресить наше прошлое, еще посмеивалась в душе… Потом он стал какой-то подозрительный, нервный, все чего-то опасался, твердил, что за ним следят, что он виноват в чем-то. Мне это тоже казалось несерьезным, смешноватым. Кто следит – герои его репортажей, что ли? Бомжи и проститутки? Так они ему еще благодарны должны быть, он ведь в каждом, на каждом месте, человека видит! Ну а власть…