Ольга Литаврина - Синдром мотылька (сборник)

Десятки взбалмошных матерей днями толклись у дверей моего кабинета, умоляя пристроить их недалеких чад. И каждой приходилось дипломатично, не обижая материнских чувств, объяснять, что классы в лицее переполнены, пусть ребенок пока позанимается в досуговом центре по месту жительства. А вот на будущий год – быть может…

Как-то раз, начав понемногу наглеть и до предела насытясь неумолкаемым дамским обществом, я выгнал из кабинета целую семейку – мать, бабушку и сестру, – пришедшую просить за великовозрастного компьютерного обалдуя. Дескать, пусть уж и дальше зависает за компьютером, чем за сценой в «Веснушке»!

На меня накатали жалобу, и в лицей приехала проверяющая комиссия, которую интересовало все: учредительные документы, пожарная сигнализация, сертифицированный песок в лицейских песочницах, – кроме подлинного содержания нашей непростой созидательной работы. Общение с «комиссионными» дамами отняло у меня ровно неделю.

Знаешь, Венич, я от природы человек желчный и раздражительный. К тому же – возможно, в силу обстоятельств – с детства имеющий форменную аллергию на женское общество. Буквально до выписки из госпиталя я при случае мог так гаркнуть на недотепу-слесаря или музыкального техника за сценой, что весь лицей месяц ходил как шелковый. С родителями лицеистов я общался по минимуму, всякого рода чинуш старался избегать, а женским обществом и вовсе пренебрегал. Правда, тогда это списывали на «алкоголическую нервозность», отчасти так оно и было. Теперь, после Бурденко, я «словно заново родился», шептались уборщицы с этой самой медсестрой Галиной. Утренняя живительная инъекция – «доза», как писали в книгах, – не только напрочь отбивала тягу к любому спиртному, но и привносила в мысли некую философскую умудренность и доброжелательное спокойствие. Сам себе удивляясь, я буквально ставил рекорды общения. Мог с утра насидеться в приемной префекта, в обед «заскочить» в бухгалтерию РУНО с цветами и конфетами, а вечером, за чашкой чая, допоздна обхаживать капризных, вечно недовольных мамаш моих любимых танцоров.

И, конечно, это дало свои плоды. Лицей и наши маленькие постановки буквально не сходили с уст и нашего руководства, и польщенных родителей, и всех-всех, кто хоть раз видел наши откровения. Нас даже стали «заказывать». В округе, как я уже говорил, ни одно чествование ветеранов, Восьмое марта или районный концерт для победителей конкурсов на лучшего по профессии не обходились без «Веснушки». Мы давно обрели своих фанатов. А после выступлений в сиротском «Биверли-Хаусе» из Оксфорда пришло приглашение – получить именные стипендии для продолжения образования нашими выпускниками!

Да-а, все выдержал я, Венич! И огонь – настоящий, огнестрельный. И воду – ту самую «Неупиваемую чашу». А вот медные трубы меня сломали. Именно они «озвучили» – как говорили в комиссиях – самый страшный период моей жизни…

Хотя внешне все выглядело просто отлично. Мы просто-таки – нагло и явно – купались в благодарностях, субсидиях, славе и наградах!

И только главного не успевали… За пять лет сумели осилить всего три новые постановки. Первую – по выученному целыми кусками наизусть и мной, и лицеистами любимому булгаковскому «Мастеру и Маргарите». Сцену выступления «команды» Воланда в «Варьете». Помнишь, ту, где публика давилась за настоящими денежными купюрами? Сначала, правда, чинуши насторожились. Но на фоне нашего общего успеха поспешили признать постановку «новаторской и вдвойне гениальной». Вслед за этим мы поставили чудный рассказ Бунина «Чистый понедельник».

Ах, как легли на музыку светлые силуэты его героев, ласковые меха у лица девушки на зимней тройке; вереница белых рук, ставящих свечи у иконы в храме на Пятницкой, – и огромные синие глаза на бледном лице молодой монахини, глядевшие на зрителей до самого конца… Какого? Ну, ты-то знаешь!

Последней – третьей – стала постановка моей собственной песни. Многие до сих пор говорят о ней «народная» – и это я считаю самым дорогим и ценным. Эх, хватило бы мне тогда характера нанять администратора для разъездов – а самому целиком ощутить себя в главном, самом значимом, самом неотступном для моей жизни! Ну, да что уж теперь! Боялся, что обманут, отсудят, отнимут здание. А потом и самого затянуло.

Круговерть показушной жизни, неискренних льстивых улыбок на важных лицах, чопорных тостов на корпоративных банкетах и натужных аплодисментов на очередном вручении наград – это яркое, фальшивое, липкое болото загустело, стянулось вокруг меня даже теснее, чем резиновый жгут на венах. А песню ты, надеюсь, слышал в записи.