Марк Смит - Вкуснотища

Фрэнсис понимал, почему с ним все это сейчас происходит. Если бы из него тогда не вышибли дерьмо на том пляже, прыщавые студентики не толпились бы вокруг койки, в восхищении пялясь на его достоинство. Ни за что. Он мог бы придумать миллион других, более приятных применений своему органу.

Когда его не допекали глупыми вопросами типа: «Когда вы достигали оргазма в последний раз?», Фрэнсис брался за телефон и рассказывал важным шишкам на материке историю о том, как ему удалось пережить зверское нападение на пляже. Часть о том, как занимался эксгибиционизмом перед своей помощницей, он благоразумно опускал.

Пришла медсестра с очередным букетом цветов. Их прислали исполнительные продюсеры, и Фрэнсис попросил поставить их рядом с теми, которые прибыли от шефов кинокомпании. Он слегка расстроился из-за того, что Чад не прислал цветов. Именно Чад оказался тем человеком, кому он стал звонить, когда очнулся. Но, как того и следовало ожидать, Чада не удалось застать ни дома, ни на работе, и, по словам секретаря, с ним невозможно было связаться. Фрэнсис позвонил на сотовый Чада и оставил сообщение о том, что его избили чуть ли не до смерти. Он подумал, что стоит немножко преувеличить, чтобы привлечь внимание Чада. Но пока от того не последовало ни звонка, ни цветов, вообще ничего.

Фрэнсис неожиданно понял, что единственная причина существования любовных отношений заключается в том, что человек испытывает неодолимую потребность иметь рядом с собой кого-то, кто придет на помощь в трудное время, кого можно взять за руку или кому можно поплакать в жилетку. Фрэнсису вспомнились его чувства, когда он смотрел по телевизору подробности нападения на Всемирный торговый центр одиннадцатого сентября. Его тронула до слез судьба тех людей, у которых не было любимых, чтобы даже позвонить им. Он представил, как человек стоит там, понимая, что конец близок, окружающие шепчут в сотовые телефоны слова любви и прощаются с семьями, а у него, у этого человека, нет никого, кому можно было бы позвонить. Полное дерьмо. Вот и ему тоже некому было бы позвонить.

Медсестра открыла дверь и заулыбалась. Фрэнсис не знал, что и подумать: то ли она жалела его и сочувствовала ему, то ли смущалась, то ли злорадно радовалась. Он решил, что всего понемногу, а в это время команда экспертов заполонила палату, и с него сорвали одеяло.

Именно тогда, когда вы думаете, что худшее уже позади, они придумывают что-нибудь новенькое. На этот раз они пришли снимать с него мерку, всей толпой. Таращились на Фрэнсиса как полный автобус любопытных туристов, делали записи и кивали, пока лечащий врач тараторил на своем непонятном профессиональном языке, сообщая историю его болезни и всякую другую медицинскую тарабарщину, нормальному человеку совершенно непонятную. Закончив свою краткую речь и демонстрацию, он провел импровизированное вопросно-ответное заседание, после чего дал благословение каждому из присутствующих внести свою лепту в растерзание растерявшейся жертвы.

Эти будущие столпы медицинской науки притащили с собой какие-то странные штангенциркули и другие, не менее устрашающие орудия пытки, а некоторые студенточки хихикали и плотоядно пялились на его орган, напоминая ненароком забредших в нудистский лагерь девочек-скаутов.

Врачи измерили расстояние от головки до основания, окружность, диаметр, плотность и вес. Они действовали слаженно, сменяя друг друга: натягивали резиновые перчатки и уверенно хватали его член, словно и впрямь знали, что делают. Фрэнсис чувствовал холодное прикосновение инструментов, когда они снимали мерку и громко называли числа. Он порадовался, что их разговор сводился к одному лишь перечислению показателей. Сантиметры, миллиметры, граммы. С тем же успехом они могли говорить на китайском языке. И вдруг один из этих прыщеватых мелких ботаников в белом врачебном халате с идиотским стетоскопом, болтающимся на жирафьей шее, пропищал: «Да здесь не будет и пятнадцати сантиметров».

Фрэнсис был готов провалиться от стыда. Ему захотелось завопить, заплакать, как-то оправдаться. Да здесь не будет и пятнадцати сантиметров? Ты бы не так запел, если бы я запихнул его в твою пасть.

Но тут принесли еду. Они подкатили тележку к койке и поставили на нее контейнер с едой, закрытый прозрачной пластмассовой крышкой. Так как ему пришлось зашивать губу в шести местах, врач прописал «жидкую» диету. Фрэнсис снял крышку и заглянул внутрь. Он понял, почему юмористы всегда потешались над больничной кормежкой. Она была до противного дешевой. При взгляде на нее аппетит бесследно улетучивался: тарелка прозрачного бульона и пластмассовый стаканчик застывшего десерта, по цвету напоминающего верблюжьи зубы. Фрэнсис откинулся на подушку и закрыл глаза…